Я оторопела. Что такое, я не понимаю, моя семья жаждет от меня избавиться?!

Прежде, чем я надумала сказать папуле, что до ужина могу и не дожить, он вернулся в кухню.

– Мам? – с надеждой позвала я, заглянув в гостиную.

Мамуля по-турецки сидела на диване перед раскрытым ноутбуком. Взгляд у нее был отрешенный, напряженной самостоятельной жизнью жили только пальцы.

– Мамочка, если я вдруг умру, ты огорчишься? – в высшей степени жалобно спросила я.

– Огорчусь, – эхом отозвалась родительница, продолжая бойко стучать по клавишам.

– И рыдать будешь? – недоверчиво поинтересовалась я.

– Буду, – без эмоций ответила мамуля.

– И волосы на себе вырвешь? – уже откровенно язвительно подсказала я.

– Вырву, – безразлично согласилась она. – Я все всем вырву: волосы, зубы, руки и ноги… Глаз кому-нибудь могу вырвать, кстати, хорошая мысль, у меня еще не было ни одного циклопа, а он чудесно впишется в сюжет, просто как миленький…

Осознав, что какой-то посторонний циклоп моей мамуле милее родной дочурки, я едва не зарыдала и в комнату брата сунулась с плаксиво сморщенным лицом.

Полуобнаженный Зяма стоял за мольбертом и выглядел не менее живописно, чем его новое полотно. На холсте сливались в экстазе оранжевые, бордовые и ядовито-зеленые амебы. На Зяме пестрели всеми красками знойного латиноамериканского лета пляжные шорты расцветки «Мексиканская смесь». Цветовая гамма штанов удивительно точно гармонировала с картиной.

– Очень красиво! – подхалимски похвалила я оба шедевра разом.

И тонким голосом обиженной сиротки пожаловалась широкой мускулистой спине старшего брата:

– Зямка, а меня, кажется, убьют!

– Меня тоже! – не обернувшись, ответил братец и энергично шевельнул лопатками. Полотно украсилось новой веселенькой кляксой. – Представляешь, я совсем забыл, что должен был сдать заказчику эту работу сегодня утром. Теперь ночь спать не буду, чтобы закончить хотя бы к завтрашнему дню.

Я вздохнула. Мне стало совершенно ясно, что на такую ерунду, как спасение жизни единственной сестрички, в ближайшие сутки Зяма времени не выкроит.

– Ну и ладно, спасение утопающих есть дело рук самих утопающих, – подбодрил меня внутренний голос.

Вот так и получилось, что в итоге мне пришлось довольствоваться компанией верной боевой подружки Трошкиной. В больницу к бабе Рае мы поехали с ней вдвоем.

Я, естественно, переоделась, заменила несвежую курточку респектабельными бобрами. Клетчатый шарфик, в принципе, подходил и к шубке, но родственная ему шляпка была безвозвратно утрачена, поэтому я взяла другой головной убор. Точнее говоря, я цапнула с вешалки первый попавшийся чепчик, и это оказалась дурацкая шапочка, подаренная мне когда-то Зямой, – трикотажный горшок крупной вязки, украшенный свисающими с макушки косами из натуральных волос. Будь косицы хотя бы нормального цвета, я, может, иногда надевала бы эту странноватую шляпу, но волосяные украшения были рыжими с отчетливой прозеленью. В эксклюзивном головном уборе я с моим ростом и формами походила на плод любви викинга и русалки. В общем, пришлось идти по улице с непокрытой головой, и вскоре я начала чихать. После этого нечего было надеяться легко и просто пройти карантинный пост на входе в больничное отделение.

А на запертой двери висело отпечатанное на принтере объявление, из которого следовало, что карантин по гриппу по-прежнему имеет место. Однако под объявлением в закрытой двери сквозило небольшое окошко. Оно открывало, во-первых, выход спертому воздуху, сильно ароматизированному запахом капустных щей, во-вторых, вид на медленно перемещающиеся туловища в сатине и байке. Ноги пешеходов находились ниже окошка, а головы – выше, и потому были не видны.

– По коридору ходят пациенты, это хорошо, – сказала я. – Попросим кого-нибудь позвать к нам сюда бабу Раю и побеседуем с ней через окошко. В какой она палате, ты знаешь?

– Была в пятой, но что-то я не нахожу тут ее фамилию, – ответила Алка, изучая список пациентов, прилепленный справа от окошка. – А, вот же она! Чернова Раиса Павловна, палата п/к номер один. Интересно, что такое это «пэ ка»?

– Какая разница? – я пожала плечами и сунула голову в окошко, чтобы призывно поморгать кому-нибудь из прохожих в больничном коридоре.

– Есть разница! – возразила Трошкина. – Я волнуюсь, вдруг старушке стало хуже, и поэтому ее перевели из обычной палаты в какую-то особую? Может, «пэ ка» означает «после кризиса»?

– Главное, чтобы не «перед крематорием»! – отмахнулась я.

В этот момент в поле моего зрения появилась добродушная с виду бабушка в велюровом халате, вроде того, в каком пришел с мальчишника мой добычливый братец Зяма.

– Я прошу прощения, добрый вечер, вы не позовете Чернову из палаты номер один? – с подкупающей улыбкой спросила я.

– «Пэ ка» номер один! – уточнила Алка, настойчиво тычась макушкой мне в под мышку.

– Обождите, девки, – тяжело дыша, промолвила бабушка. – Я в процедурную схожу, а уж на обратном пути позову вам Чернову.

За спиной грузной старухи мелькнул белый халат, и я поспешно убрала голову из окошка. Минут пять мы с Алкой ждали, пока велюровая бабушка выполнит свое обещание, но увидели в результате не бабу Раю, а незнакомую тетку в зеленом медицинском костюме.

– Кто тут к Черновой? – спросила она, сунувшись в окошко. Ростом тетка была с Трошкину, так что нагибаться ей не пришлось. – Давайте, что принесли.

– Вот, сок и фрукты. – Я просунула в отверстие полный пакет. – А саму Раису Павловну увидеть можно? Мы в отделение заходить не будем, нам бы хоть через окошко поговорить.

– Нельзя, – коротко ответила тетка и пошла было прочь, но Трошкина взмолилась:

– Скажите хоть, что это за палата такая – «пэ ка»? Мы же волнуемся, как тут баба Рая, ей не хуже?

– Внучки, что ли? – тетка сначала притормозила, потом повернула обратно. – А чего волноваться, все хорошо с вашей Раисой Павловной, я с нее глаз не спускаю, вижу – на поправку идет. Только сюда ее пускать не велено, потому как грипп – он воздушно-капельным путем распространяется, а ослабленному организму одного чиха достаточно, чтобы заразу подхватить. Сказано, карантин – значит, карантин! А «пэ ка» – это палата повышенной комфортности, наш больничный люкс. Так что идите себе домой и о бабушке не тревожьтесь.

– Спасибо! – обрадованно поблагодарила ее Алка и козликом поскакала вниз по ступенькам.

– Ты куда это? – окликнула я ее.

– Ой, и правда, – смутилась подружка. – Извини, я на радостях забыла, зачем мы пришли.

Трошкина повернула назад, но тут какая-то крикливая гражданка с большой сумкой нагло отпихнула ее от двери:

– Девушка, ваша очередь уже прошла, теперь меня пропустите!