– Что мне теперь делать? – спрашивал он, не раскрывая рта. В этом не было потребности – слова возникали сами собой, падали, как капли дождя, и исчезали в пустоте.

– Отправляйся на остров Лигом. Ты должен закончить то, что начал, – отвечал нежный и ласковый голос, исполненный сочувствия и всепрощения.

– Ты останешься со мной? – спросил он, вернее, попросил об этом единственное существо, к которому сейчас испытывал безграничную любовь, потому что оно было отравлено тем же ядом.

– Я не могу, – сказал голос с бесконечным сожалением. – Я буду ждать тебя в городе Отцеубийцы и Отрезающего Пальцы, но ты придешь слишком поздно…

Неподдельная горечь, прозвучавшая в последних словах, ранила

Стервятника в самое сердце. Он разделил с демоном боль обреченности, и слезы выступили у него на глазах. Он все еще не стал истинным рыцарем Земмура – совершенно безжалостным к себе и к другим.

– Они не отпустят меня по доброй воле, – сказал он, вспомнив о слугах Лебедя и демонах, обитавших в святилище, но прежде всего – о монахе-шуремите, раздавленном чудовищными жерновами.

– Они видели Тень. Тебя выбрал Хозяин. Никто не посмеет помешать…

Наступила тишина. О том, что Люгер получил Тень еще в Валидии от

Слепого Странника, знали все – медиум, жрецы и, конечно, их таинственный

Хозяин. Такова была его воля, и даже если в этом заключалась ложная надежда, грозившая обернуться новым рабством, Стервятник уже не мог что-либо изменить.

Силуэт Венги приблизился к нему. Зыбкая тень обрела четкие очертания. Потом было прикосновение ее рук – нечто среднее между осязанием плоти и тончайшим ощущением присутствия призрака. Необузданное вожделение охватило Люгера, и, освобожденный от чувства вины и запретов рассудка, он привлек к себе женщину, примирившую его со злом.

* * *

Пресытившись потусторонней любовью, он вернулся в святилище. Враждебные демоны либо снова уснули, либо были усыплены, либо изгнаны навеки. Накрапывал ледяной дождь. Слуги Лебедя наконец оставили в покое оскверненный труп монаха. Потускневшее сияние арки едва разгоняло ночной мрак, а жрецы зловещего культа выстроились перед нею по обе стороны от входа в черный коридор, уводивший в неизвестность.

Сейчас их лица выглядели смазанными, размытыми дождем, и они больше, чем когда-либо, были похожи на призраков. Люгер с трудом узнал Венгу – теперь она не принадлежала себе и отныне смотрела на мир глазами Лебедя.

И хотя медиум обещал ему иное, он готов был умереть в эту самую минуту, разделив судьбу монаха. В нем не осталось ни сожалений, ни надежд, ни желания жить дальше. Он вряд ли сдвинулся бы с места, если бы не ощутил вдруг холода рукояти и тяжести клинка. Люгер даже не помнил, когда нашел и поднял меч. Должно быть, кто-то вложил оружие в его руку.

Слот направился к арке. Поравнявшись с отцом, он встретился с ним взглядом. Люгер-старший улыбнулся так, будто ненависть внезапно уступила место отцовской любви. Лицо его сделалось моложе, и Стервятнику на мгновение показалось, что он увидел самого себя в некоем волшебном зеркале, отразившем переселение души.

Дьявольские потаскушки причитали, провожая его, словно плакальщицы, а может, наоборот – встречали в роли привратниц того странного места, куда он должен был попасть. Во всяком случае, он не разобрал ни слова. Ему оставалось сделать шаг, чтобы войти под арку. Перед ним была клубящаяся тьма, обрамленная каменной твердью.

«В городе Отцеубийцы и Отрезающего Пальцы…» – повторил он. Венга произнесла то же самое, но ее шепот донесся из-под арки, прямо из притягивающей взгляд глубины, что таила в себе новое искушение и, возможно, новое жестокое разочарование. Однако дальнейшее промедление стало невыносимым, и Люгер шагнул во мрак.

Он сразу же потерял опору под ногами. Несмотря на это, ощущения падения не было. Напротив, ему показалось, что он взлетает, одновременно поглощая пространство. Так он непостижимым образом вобрал в себя расстояния и дни, избежал опасностей, подстерегавших странников на суше и в водах озера Гайр, преодолел страну вечных сумерек, в которой обитают духи.

Путь длиной в один шаг пролегал через мир, свернутый, как ковер, и закончился, когда Люгер вышел из-под арки, мало чем отличавшейся от той, что находилась в древнем святилище неподалеку от Скел-Моргоса. Он очутился на острове, где вот уже несколько столетий не бывали люди из северных королевств.

Впервые он получил свидетельство того, что существует некая связь между земмурскими оборотнями и колдунами Лигома. Одни использовали для тайных перемещений склепы и могилы, другие – арки; волею судьбы Люгеру довелось испробовать оба способа, и он не заметил разницы, но не мог не признать за врагом магической силы, перед которой любой почувствовал бы себя ничтожной пылинкой.

Морт Люгер в очередной раз совершал путь из замка Гливрос в королевский дворец.

Презирая кареты, он трясся в седле, мок под дождем, вдыхал грубые запахи предместья и думал о своей матери. Мысли, отравленные черным гноем вожделения, лишали его покоя и днем и ночью. Морт пытался справиться с этим, но тщетно.

В замке он выпил слишком много красного вина из прошлогоднего урожая винограда, произраставшего на южном склоне горы Ахуро, и сейчас ему хотелось устроить какую-нибудь потасовку, чтобы выплеснуть накопившееся раздражение. Зная о тяжелом нраве принца, телохранители держались в некотором отдалении.

Морт обрадовался случаю, когда дорогу ему перегородила карета, выехавшая из боковой улицы. Вначале он даже заподозрил ловушку. Что ж, это было бы как нельзя более кстати.

Он остановился перед экипажем и ждал с холодной вызывающей улыбкой. От его пронизывающего взгляда не ускользала ни одна подробность. Кучер тупо смотрел вниз, из окон ближайших домов опасность как будто не грозила, боковая улица была безлюдна. Если бы Морт попал в засаду, то уже получил бы стрелу в спину.

Дверца кареты открылась, и Морт увидел сидевшего в ней земмурского дипломата. Барон Чвара изобразил ответную улыбку, которая получилась не более дружелюбной, чем волчий оскал. Его звериные глаза смотрели на Морта не отрываясь и не моргая. Под этим взглядом намерение принца всадить клинок в первое попавшееся брюхо растаяло, как дым над крышей ближайшей харчевни.

Морт всегда был не по годам рассудителен, но сейчас кое-что заставило его усомниться в собственном рассудке. Он услышал одновременно два голоса, принадлежавшие барону: один исходил из его уст, а второй раздавался прямо у Морта в голове.

– Великий принц! – льстиво и приторно вежливо заговорил

Чвара. – Позвольте просить вас посетить мой новый дом, который, благодаря любезности господина министра…

«Быстро в карету!» – бесцеремонно приказал другой голос, в котором не было и тени фальши, зато была неодолимая сила.