Те, кто бывал на моих концертах до войны, кто мог сравнить послевоенные выступления с довоенными, в один голос говорили, что я сильно вырос как артист. Но дело не столько во мне, сколько в Верочке. Когда на сцене рядом с тобой любимая женщина, поешь на пределе своих возможностей, так, что сердце готово выпрыгнуть из груди. Но Верочка не только окрыляет, вдохновляет меня своим присутствием. Она еще и мой главный критик. Всегда заметит, если что-то не так. Мне пошел шестой десяток, я выступаю много-много лет, но это не означает, что у меня не может быть промахов. Бывают. Иной раз захочется мне включить в репертуар какую-то новую песню, загорюсь, начинаю петь ее по-разному, чтобы найти верный тон, а Верочка скажет: «Милый, это не твоя песня». Она никогда не говорит мне «пой» или «не пой», «делай» или «не делай», только может сказать «твоя» или «не твоя». Не твоя, значит, петь эту песню не надо. Я в этом убедился. Однажды не послушал Верочку, включил песню в репертуар, спел ее пару раз и понял, что сделал неправильно. Если публика во время пения начинает перешептываться, то это означает провал. Или певца надо выбросить на помойку, или репертуар. Знаю за собой такой грех — я человек увлекающийся. Если песня мне нравится, то непременно хочется ее спеть. Но не все, что мне нравится, хорошо поется. Полностью полагаюсь на Верочку, она мне всегда подскажет…

На этом воспоминания Петра Константиновича Лещенко обрываются. Арест помешал их закончить.