– Может, и вернется. Кто знает…

Тогда о нем вспомнили в последний раз. Вскоре после этого они перебрались в Гавр, где было больше матросов и работы. Старик улыбнулся, вспомнив Гавр. Эти годы между войнами были отличными годами: у него была небольшая мастерская недалеко от порта, хорошая квартира и всегда много работы – каждый день приходили трое, четверо, пятеро матросов, желавших изобразить что-нибудь на руке. Это были действительно отличные годы.

Потом разразилась вторая война, явились немцы, Жози убили, и всему пришел конец. Татуировки больше никому были не нужны. А он к тому времени стал слишком стар, чтобы делать что-нибудь еще. В отчаянии он отправился назад в Париж, смутно надеясь на то, что в этом большом городе ему повезет. Однако этого не произошло.

И вот война закончилась, а у него нет ни сил, ни средств, чтобы снова приняться за свое ремесло. Не очень-то просто старику найти себе занятие, особенно если он не любит попрошайничать. Но что еще остается, если не хочешь помереть с голоду?

Так-так, думал он, глядя на картину. Значит, это работа моего маленького калмыка. И как при виде ее оживает память! Еще несколько минут назад он и не помнил, что у него расписана спина. Он уже давным-давно позабыл об этом. Придвинувшись поближе к витрине, он заглянул в галерею. На стенах было развешано много других картин, и, похоже, все они были работами одного художника. По галерее бродило много людей. Наверное, это была персональная выставка.

Повинуясь внезапному побуждению, Дриоли распахнул дверь галереи и вошел внутрь.

Он оказался в длинном помещении, на полу лежал толстый ковер цвета красного вина, и – боже мой! – как же здесь красиво и тепло! Вокруг, рассматривая картины, бродили люди – холеные, с достоинством державшиеся, и у каждого в руке был каталог. Дриоли стоял в дверях, нервно озираясь, соображая, хватит ли у него решимости двинуться вперед и смешаться с этой толпой. Но не успел он набраться смелости, как за его спиной раздался голос:

– Что вам угодно?

Это спросил коренастый человек в черной визитке с очень белым лицом, дряблым и таким толстым, что щеки свисали складками, как уши у спаниеля. Он подошел вплотную к Дриоли и снова спросил:

– Что вам угодно?

Дриоли молчал.

– Будьте любезны, – говорил человек, – потрудитесь выйти из моей галереи.

– Разве мне нельзя посмотреть картины?

– Я прошу вас выйти.

Дриоли не двинулся с места. Неожиданно он почувствовал прилив ярости.

– Давайте не будем устраивать скандал, – говорил человек. – Сюда, пожалуйста.

Он положил свою жирную белую лапу на руку Дриоли и начал подталкивать его к двери.

Этого Дриоли стерпеть не мог.

– Убери от меня свои чертовы руки! – крикнул он.

Его голос разнесся по длинной галерее, и все повернулись в его сторону. Испуганные лица глядели на того, кто произвел этот шум. Какой-то служитель поспешил на помощь, и вдвоем с хозяином они попытались выставить Дриоли за дверь. Люди молча наблюдали за борьбой, их лица почти не выражали интереса, и, казалось, они думали про себя: «Все в порядке. Никакой опасности нет. Сейчас все уладят».

– У меня тоже, – кричал Дриоли, – у меня тоже есть картина этого художника! Он был моим другом, и у меня есть картина, которую он мне подарил!

– Сумасшедший.

– Ненормальный. Чокнутый.

– Нужно вызвать полицию.

Сделав резкое движение, Дриоли неожиданно вырвался из рук двоих мужчин, и не успели они остановить его, как он уже бежал по галерее и кричал:

– Я вам сейчас ее покажу! Сейчас покажу! Сейчас сами увидите!

Он скинул пальто, потом пиджак и рубашку и повернулся к людям спиной.

– Ну что? – закричал он, часто дыша. – Видите? Вот она!

Внезапно наступила полная тишина. Все замерли на месте, молча, в каком-то оцепенении разглядывая татуировку на его спине. Она еще не сошла, и цвета были по-прежнему яркие, однако старик похудел, лопатки выступили, и в результате картина не производила столь сильного былого впечатления и казалась какой-то сморщенной и мятой.

Кто-то произнес:

– О господи, да ведь он прав!

Все тотчас пришли в движение, поднялся гул голосов, и вокруг старика мгновенно собралась толпа.

– Да, тут никакого сомнения!

– Его ранняя манера, не так ли?

– Просто удивительно!

– Смотрите-ка – она еще и подписана!

– Ну-ка, наклонитесь вперед, друг мой, дайте картине расправиться.

– Вроде старая, когда она была написана?

– В тысяча девятьсот тринадцатом, – ответил Дриоли, не оборачиваясь. – Осенью.

– Кто научил Сутина татуировке?

– Я.

– А кто эта женщина?

– Моя жена.

Владелец галереи протискивался сквозь толпу к Дриоли. Теперь он был спокоен, совершенно серьезен и вместе с тем улыбался во весь рот.

– Мсье, – сказал он. – Я ее покупаю.

Дриоли увидел, как складки жира на лице хозяина заколыхались, когда тот задвигал челюстями.

– Я говорю, покупаю ее.

– Как же вы можете ее купить? – мягко спросил Дриоли.

– Я дам вам за нее двести тысяч франков.

Маленькие глазки торговца затуманились, а крылья широкого носа начали подрагивать.

– Не соглашайтесь! – шепотом проговорил кто-то в толпе. – Она стоит в двадцать раз больше.

Дриоли раскрыл было рот, собираясь что-то сказать. Но ему не удалось выдавить из себя ни слова, и он закрыл его. Потом снова раскрыл и медленно произнес:

– Но как же я могу продать ее?

В его голосе прозвучала безысходная печаль.

– Вот именно! – заговорили в толпе. – Как он может продать ее? Это же часть его самого!

– Послушайте, – сказал владелец галереи, подходя к нему ближе. – Я помогу вам. Я сделаю вас богатым. Мы ведь сможем договориться насчет этой картины, а?

Дриоли глядел на него, предчувствуя недоброе.

– Но как же вы можете купить ее, мсье? Что вы с ней станете делать, когда купите? Где будете ее хранить? Куда поместите ее сегодня? А завтра?

– Ага, где я буду ее хранить? Да, где я буду ее хранить? Так, где же я буду ее хранить? Гм… так…

Галерист почесал свой нос жирным белым пальцем.

– Мне так кажется, – сказал он, – что если я покупаю картину, то я покупаю и вас. В этом вся беда.

Он помолчал и снова почесал свой нос.

– Сама картина не представляет никакой ценности, пока вы живы. Сколько вам лет, друг мой?