— Злюсь, но не на тебя, а на себя, — всё таким же ровным и спокойным тоном говорил Максим, неожиданно оттолкнувшись от стены и шагнув ко мне, обнял крепко, даже намертво прижав к себе. 

А я уже не могу ему ответить, потому что глаза полные слёз и хоть слово скажу — разрыдаюсь.

«Не мог бы ты на себя злиться подальше от меня?» — спрашиваю я мысленно, а по щекам всё же текут слёзы, но я хотя бы в голос не рыдаю и то хорошо. 

«Что ты?! Это никак не получится, мы же теперь всегда будем вместе!» — уверяет Максим, гладит по голове, целует в висок много раз и стирает с щёк слёзы. 

«Ну, в туалете там злись, туда же мы под ручку ходить не станем,» — уверенно думаю я, и Максим начинает трястись от смеха. 

Понимаю, что смешно, я-то хотела предложить вариант с душем, только там мы обычно всегда оказывались вместе, даже если я собиралась туда одна, Макс непременно присоединялся. 

«Пууузикова, вот за это я тебя и люблю,» — смеясь, признался Максим.

— За какое это? — всхлипывая, спрашиваю я, отстранившись от Максима ровно настолько, чтобы видеть его глаза. 

От его радостной улыбки сердце заходится. 

— За то, что ты у меня такая отходчивая, — шепчет Максим уже в губы, а договорив накрывает их поцелуем и ведь это мы ещё совсем недоговорили, ничего почти не обсудили. 

Почему? За что Максим на себя злится? Я могла догадываться лишь примерно, а хотелось ведь знать наверняка. 

Из прихожей мы перешли в столовую, когда тётя позвала нас к столу. Она умудрилась за считаные минуты накрыть его так, словно у нас романтический ужин не меньше. На столе всё в красивых блюдах и в подсвечниках горели свечи, источающие медовый аромат. 

— Давайте, садитесь, — радостно улыбаясь, тётя пригласила нас за стол. 

— Как всё красиво! А ты? — спросила я, углядев в этот момент, что накрыто только на двоих. 

— Я пока готовила, напробовалась, — отмахнулась тётушка и быстро удалилась, пока я не начала возражать. 

— Прошу. — Максим галантно отодвинул мой стул и помог сесть, чего за ним отродясь не водилось. 

— Спасибо, — поблагодарила я, принимая ухаживания. 

— Что ты будешь? — спросил Макс, не торопясь присаживаться. 

— Максим, я не хочу есть, я хочу поговорить. Почему ты на себя злишься? Ты не сказал мне ничего толком, — проговорила я, хмуро глядя на расплывающегося в очаровательной улыбке Максима. 

— Предлагаю обмен, ты съедаешь всё, что я положу в твою тарелку, а я тем временем тебе все свои загоны выложу. 

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Хорошо, — согласилась я, уже с улыбкой. 

Невозможно мне было злиться на такого милого Максима, знал бы он, какие мог вить с меня верёвки. И вся беда была в том, что это я такая в него влюблённая, а парность наших волков вовсе здесь была ни при чём. Когда я писала свою первую книгу, для моих героев всё было проще, им оставалось лишь смириться, что они всю жизнь проведут вместе. 

— И так, кролик, — Максим положил на моё блюдо чуть ли не всего кролика, к нему немного риса на гарнир и придвинув свой стул поближе ко мне, сел боком, облокотившись на стол. — Ешь. 

— Я ем, а ты рассказывай, что случилось, и почему я нашла тебя в таком убогом месте, — произнесла я, медленно беря вилку. 

— Раз уж речь про лодочную станцию, это место пришлось приобрести, когда ввели тот чудный запрет на оборот, — сказал Максим, слегка наклонившись ко мне и став ещё ближе. 

Теперь он смотрел на меня снизу вверх, такой серьёзный и растерянный одновременно. 

— Это же неплохой запрет? Вы ведь и так не оборачивались в общественных местах? — уточнила я, чувствуя свою причастность к этому закону. 

— Как сказать, для охоты у тебя есть эта территория, загоняй зверя и гоняй сколько душе угодно. Как в зоопарке, — цокнув, заметил Макс. 

— Не у всех есть такая возможность? 

— Именно. Вообще, мы же не твой поступок обсуждать собирались, просто у него есть последствия и будут ещё. Этот запрет от правительства лишь начало, дальше будет хуже. 

— Да что плохого? Всё же нормально, — шепнула я, а Максим кивнул на моё блюдо, припоминая мне, что я должна есть. 

Нехотя я отделила вилкой кусочек нежного мяса и отправила в рот. 

— Сейчас тебе кажется, что всё неплохо закончилось. Правительство может быть и не введёт больше каких-то запретов, всё сделают стаи. Уже сейчас по городу рыщут всякого рода отморозки и желают заполучить силу оборотня. И они её получат, а что в итоге? Начнётся грызня, — признался Максим, понимающий в мире оборотней, куда больше меня, тяжело вздохнув при этом. 

— Прости, я не знала, — замотала я головой, чуть ли не плача от той горечи, что проникала в меня с каждым сказанным Максимом словом. 

— Я не хочу тебя пугать и уж тем более в чём-то обвинять. Это сейчас я понимаю, что был неправ по отношению к тебе, это одна из причин, по которой я так зол на себя. Ты была дезориентирована и не могла принять правильного решения, а я не знал кого должен защищать. Всё как лавиной оглушило, понимаешь? 

— Примерно да, — закивала я. 

По сути, мы с Максимом оказались почти в равных условиях, когда выбор вроде бы и был, только времени обдумать и сделать правильный нам одинаково не дали. 

— Тогда я думал, что ты предала и подставила меня. Сёстры ещё совсем маленькие, маме вот-вот рожать, а тут такое. Отец хотел всё продать и уехать подальше, пока не начался хаос среди стай, его останавливал только я. Он сомневался смогу ли я без тебя и всё тормозил, предлагал вызволить тебя и забрать с собой невзирая на твой поступок. Вот тогда я был вне себя, я решил, что смогу без тебя. И та пощёчина была своего рода доказательством ему, и самому себе. Только я жёстко ошибался.  Тогда чуть руку себе не отгрыз, а после, когда всё было продано и мы были готовы к отлёту из страны, я не смог сесть в самолёт вместе со своими и улететь. Сбежал из аэропорта в последний момент, даже не попрощавшись с семьёй, боялся, что они всё отменят из-за меня. Я злюсь на себя за то, что не послушал тогда отца, ведь он не верил моим словам про ненависть к тебе. Мы могли бы сейчас жить спокойно на острове со всей стаей, спокойно ждать рождения наших малышек, а из-за меня ты всё тащишь сама, когда я загнан в угол и не знаю, как из него выбраться. Я должен заботиться о вас и мне сейчас дико стыдно признавать, что у меня нет ничего, я нищий и в долгах как в шелках, — с признанием Максима, с последней произнесённой им буквой в слове, меня прошибло волной испытываемого им стыда.