Томо удачно все устроила: Рурико замужем, Такао – вне опасности. Но на душе у нее было тяжело: она понимала, что навсегда потеряла доверие Такао. Никогда ей не вернуть той теплоты и искренности, что прежде наполняли их отношения. Томо места себе не находила от расстройства, отчуждение между ней и внуком буквально убивало ее. Но изменить что-либо она была не в силах. Она очень любила Такао и знала, что Рурико никогда ему не достанется. Томо достаточно настрадалась от безнравственности, хамства, распущенности мужа и не могла допустить того, чтобы ее обожаемый внук последовал по стопам деда. Она понимала, что ее усилия могут стоить ей привязанности Такао, но была готова заплатить такую дорогую цену, лишь бы сберечь его душевную чистоту.

«За что боги так карают меня? – спрашивала себя Томо. – Почему всю свою жизнь я вынуждена разгребать грязь?» Самые безобразные, отвратительные вещи, о которых и думать было страшно, происходили с теми людьми, которых она любила больше всего на свете. Томо мучительно искала ответ на свои вопросы, но найти никак не могла. Ей казалось, что какая-то могучая неведомая сила вдохнула в нее жизнь и определила ее судьбу. Все в этом мире предопределено. Высшая власть управляет судьбами людей. Есть нечто, что стоит над этим суетным миром, над людьми с их страстями и желаниями, над всеми законами и кодексами… «Наму Амида-буцу, наму Амида-буцу…» – Томо сама не заметила, как с губ сорвалось священное имя. Она повторяла и повторяла заветную молитву, и губы пылали от божественных слов.

Томо сошла с трамвая. Серая пленка туч прорвалась, и на землю полетели белые пушистые ледяные хлопья, похожие на клочки ваты.

– Снег все-таки пошел, – пробормотала Томо, медленно пересекая трамвайные пути. Она шагала через силу, ноги налились свинцовой тяжестью. Казалось, подошвы ее башмаков прилипают к асфальту. Воздух с шумным свистом вырывался у нее из груди.

«Я устала, я так устала», – подумала Томо. Ей не хотелось нанимать рикшу, но она чувствовала, что не сможет пешком одолеть все расстояние до дома. И направилась к перекрестку, где рикши поджидали клиентов. На беду, желающих поскорее попасть домой из-за снегопада оказалось много: на площадке не было ни колясок, ни рикш, которые в плохую погоду обычно грелись у огня, накрывшись большими одеялами.

Томо огляделась – вокруг ни души, некому даже пожаловаться. Ничего не поделаешь, придется идти пешком. Еле волоча ноги, она побрела вверх по склону. Осадков не было несколько дней. Снег чистой белой пеленой ложился на дорогу, искристой пудрой обсыпал ветки деревьев на обочине, каменную набережную, серые крыши магазинов, облепивших подножие холма. Через снежное кружево оранжевыми пятнами проступал свет фонарей и окон. Над домами курился дымок, в воздухе стоял запах жареной рыбы: хозяйки готовили ужин.

Томо выбилась из сил. Рука немела от тяжести зонта и снега, ноги совсем не слушались. Приходилось часто останавливаться, чтобы отдышаться. Замерев у края дороги, она бросила тоскливый взгляд на россыпь зданий. Ломбарды, бакалейные лавки, большие и маленькие магазины, жилые дома светились манящими желто-оранжевыми огнями, соблазнительные аппетитные ароматы волнами струились по воздуху. Все было таким безмятежным, теплым, уютным, что Томо чуть не закричала от приступа отчаяния и безысходности. Там, под низкими сводами крыш, в чистых комнатках жило счастье, обыкновенное бесхитростное человеческое счастье. Простое скромное счастье и гармония… О чем еще можно мечтать? А если человек станет рыдать, кричать от ярости и гнева, стенать от горя, добьется ли большего?

Томо внезапно охватило отвращение к самой себе. Жалкая, слабая, она стояла одна в снежной кутерьме. Серый шарф душил ее и царапал шею. Рука, сжимавшая раскрытый зонт, превратилась в кусок льда. Ей не хотелось двигаться, не хотелось никуда идти. Ключи от своей жизни она много лет назад добровольно вручила мужу. Она много трудилась, мучилась, страдала. Но то, что она заслужила и зубами вырвала у судьбы, было погребено в стенах мрачной неприступной крепости, которая называлась одним словом: «семья».

Томо шла по жизни своей дорогой. Она все силы потратила на то, чтобы не сбиться с избранного пути. Но радостное сияние желтых огней внезапно выхватило из тьмы самообмана тот убогий, искусственный, лишенный жизни мирок, который Томо так долго и упорно создавала. Она словно прозрела и увидела всю тщету и бесполезность своего существования. Пленница судьбы…

Неужели все, ради чего она жила, было пустым и ничтожным? Нет, этого не может быть, застонала Томо, решительно отвергая подобную мысль. Она жила в опасном, полном горя и невзгод мире, тонущем во мгле, и к чему бы ни прикасалась рука, все было бесцветным, холодным и жестким, а вокруг стоял кромешный мрак. Но ведь за пределами этой мертвенной темноты наверняка есть другой мир – чудесный, прекрасный! И он должен воссиять, как свет в конце тоннеля! Если впереди нас ничто не ждет, тогда все лишено смысла. Нельзя отчаиваться, надо идти вперед! Если она не проявит старания и рвения, то никогда не достигнет вершины…

Томо глубоко вздохнула, стряхнула с зонтика снег, прижала к себе матерчатую сумку с документами, подняла голову. Перед ней простиралась заснеженная дорога, убегающая вверх по пологому склону. Она не проделала еще и половины пути.

Томо сложила зонтик, решив использовать его вместо трости, натянула шарф на голову и побрела вперед.

Утром в субботу приехала Эцуко со своей младшей дочерью Кунико. В этом году они еще ни разу не были в Готэнияме. Томо, как обычно, была уже на ногах. Она чувствовала себя больной и разбитой, за завтраком не смогла проглотить ни кусочка.

В тот вечер, когда шел снег, Томо едва добрела до дома, чуть живая от усталости.

С трудом отодвинула решетчатую входную дверь и без сил опустилась на пол. Она была на грани обморока и не могла говорить от слабости.

Сугэ вышла к хозяйке, но та, даже не поднимая головы, слабо махнула рукой и прошептала: «Воды, теплой воды». Испуганная Сугэ быстро принесла воду. Томо так и сидела на полу. На ее голове и плечах по-прежнему белел снег. Сугэ заглянула хозяйке в лицо и озабоченно спросила:

– Что-то не так?

– Нет, не волнуйся, это пройдет. Просто я безумно устала, – ответила Томо, не открывая глаз. – Пожалуйста, ничего не говори хозяину.

Она рано легла спать, а утром встала, как обычно. Томо ждала Эцуко в субботу и решила до приезда дочери вообще не ложиться в постель. Страх, что она уже никогда не сможет встать со своего ложа, придавал ей силы.

Муж Эцуко, господин Синохара, был теперь главным юристом банка. Он обожал свою прелестную жену, а его отношение к Томо и Юкитомо было безупречным. Господин Сиракава выказывал явное расположение к зятю. Он со всем почтением относился к Синохаре и почти всегда и во всем с ним соглашался. Томо знала об этом. Если возникали какие-нибудь проблемы, с которыми ей не удавалось справиться в одиночку, она через Эцуко обращалась за помощью к Синохаре в надежде, что тот сможет оказать влияние на Юкитомо.

Когда Эцуко выходила замуж, она была милой, хорошо воспитанной юной особой. Брак ее сложился удачно, с таким замечательным мужем она была как за каменной стеной. И до сих пор сохранила свежесть и привлекательность. Сложные взаимоотношения между родителями никак не отразились на ее характере и не оказали негативного воздействия на ее судьбу. Дочка доставляла матери радость. Иногда Томо воспринимала это как вознаграждение за все свои страдания. Но порой, делясь с Эцуко своими горестями и печалями, она натыкалась на глухую стену безразличия. Раскрывать перед дочерью душу Томо не любила, а перекладывать на ее плечи свои заботы – тем более. Однако на этот раз она с нетерпением поджидала Эцуко.