О, черт… Отвернувшись к шкафу, слизываю с губ его вкус. В животе сладко схватывает.

Достаю себе чашку, обхватываю пальцами ручку электрического чайника. Сильно зажмуриваюсь.

Уходи! Уходи!.. Вали к ней! Неужели не чувствуешь, как я этого хочу?!

— Как беременность протекала, Настя?.. Почему ты в больнице лежала?

Снова торможу. Смысл его слов растекается, как клякса на бумаге.

— Что?.. Беременность?

— Были проблемы? — переспрашивает Кир.

— А… да. Были.

— Какие?

Наливаю себе чаю и поворачиваюсь к нему лицом. Держа кружку двумя руками, делаю небольшой глоток.

— Низкое предлежание плаценты.

— Что это?

— Неправильное расположение, и как следствие — угроза ее отслойки.

Кирилл сильно хмурится, видимо, пытаясь понять, о чем я говорю.

— Не забивай голову, — усмехаюсь я, — зачем тебе?

— Почему в реанимации была?

— Откуда знаешь? Даша рассказала?

С Кариной я такими подробностями не делилась. Девочки тоже не знают. Только Артур, Даша и мои родители.

— Сложные роды?

— Кир?.. Зачем все это?

Расположив локти на широко разведенных коленях, он опускает голову. Вижу, как ломает его всего, а отчего, понять не могу. Причин нет.

— Кирилл, — прошу тихо, — иди домой… тебя там ждут.

— Я не хочу, — вскидывает на меня взгляд.

Принимаю его посыл и задыхаюсь. Чувствую, как на лицо наползает жар, дышать только рывками получается.

Греховцев продавливает меня энергетикой. Заряжает воздух вокруг нас электрическими зарядами. И смотрит взглядом, больше похожим на прикосновение.

Скулы, губы, шея и ключицы воспаляются до ощущения покалывания. А потом вибрация устремляется вниз по ребрам, животу, бедрам, ногам. Достигает пяток и, возвращаясь, ударяет в низ живота.

— Уходи… — прошу еле слышно, — пожалуйста…

На столе стынет чай, а он все смотрит.

— Уйду… если скажешь, спишь с ним или нет.

— Если ты не уйдешь, я позвоню Карине. Прямо сейчас.

Как в пустоту говорю. На лице ни единой эмоции. Только аура его густеет.

— Спишь или нет?

— Уходи! — проговариваю металлическим голосом, сдерживаясь из последних сил.

— Спишь?

— Нет! — вскрикиваю я, — доволен?! Все, уходи!!!

— Настя… — начинает подниматься, а я пулей вылетаю из кухни и бегу к входной двери.

— Уходи! Проваливай, Греховцев! — начинаю пулеметить, — исчезни, видеть тебя не хочу!

Открываю дверь настежь и прижимаюсь спиной к двери. Кирилл, сложив руки на груди, встает рядом. Слегка касаясь грудью моего плеча, медленно напирает. Я дергаюсь в сторону.

— Не трогай! Я, нахрен, орать буду, клянусь… Сваливай, Кир, я серьезно!

Со стороны, я, наверное, на слетевшую с катушек истеричку похожа, но мне сейчас плевать. Изнутри лезет целый букет эмоций: агрессия, обида, страх… мать вашу, возбуждение, которое бесит и пугает больше всего остального.

Чтобы заглушить их, мне просто нужно, чтобы он исчез! Все!

Понимаю, что чувствует мое состояние. Считывает меня на раз — два. Отражение своих эмоций в глазах его вижу. Закрываюсь руками, прячу глаза.

— И-ди…

Слышу шелест одежды, ловлю кожей посылаемый ею поток воздуха, наполняю легкие его запахом. Жду, когда пытка кончится.

— Настя… — проговаривает тихо.

— Иди, Кир.

Резкий рывок, и я влетаю в него всем телом. Лицом в его шею, грудью в грудь. Спаиваемся в одно целое и дрожим обоюдно от потрясения. Не двигаемся. Одна его рука на моем затылке, другая вдавливается в спину, рискуя переломить позвоночник.

По телу токи бегут, в сердце разрядами бьют, горло насквозь пронзают. Кончаются силы держать все в себе — я начинаю реветь.

— Насть, — шепчет Кир, отстраняясь, — прости… не плачь… я ухожу, успокойся.

— Да, уходи…

Он прерывает контакт, и меня тут же обжигает холодом. Спрятав лицо в руках, жду, когда на лестничной площадке стихнут шаги, и только после этого запираю за ним дверь.

Сразу иду в ванную, скидываю платье, колготки, белье и встаю под горячие струи. Не помогает, меня сотрясает такая дрожь, что я начинаю клацать зубами. Выливаю весь флакон геля для душа и остервенело трусь мочалкой, вслух ругая себя за проявленную слабость.

Потом прячусь под одеяло, тихо поскуливаю, потому что тело горит еще. Вибрирует от напряжения и неудовлетворенного желания. Воспаленные губы ищут его рот, соски набухли и ноют, а между плотно сжатых ног сочится влага.

— Боже… боже… я не могу… хочу…

Подношу ко рту палец, прихватываю его губами, касаюсь языком, вздрагиваю от прострелившего бедра желания. Ныряю рукой под одеяло, а потом и под сорочку.

— Ммм…

Дергаю соски, стискиваю бедра еще крепче. Дыхание учащается, пульс долбит в виски, кожа покрывается испариной. В низу живота распирает до боли.

— Мать твою… ненавижу тебя… Ненавижу!!!

Перекатившись на спину, быстро избавляюсь от трусов и прижимаюсь рукой к влажной плоти. Зажмурившись и закусив губы, похлопываю промежность, массирую клитор, пока не достигаю разрядки.

Все это время в моем воображении он смотрит на меня.

Глухо кричу, максимально раскинув ноги, прогибаюсь в пояснице. Потом, свернувшись в калачик, рыдаю в подушку и проклинаю тот день, когда мама перевела меня в новую школу.

Кирилл.

Домой возвращаюсь под утро. Не совсем трезвым, но уже достаточно вменяемым. Стараясь не шуметь, раздеваюсь, но когда прохожу мимо нашей с Кариной спальни, слышу музыку и ее голос.

Не спит, что ли?

Открыв дверь, встаю на пороге. Она меня не видит. Сидя на кровати по-турецки спиной ко мне, с кем-то трещит по телефону. Кругом разбросанные вещи, в руке бокал с вином. Из колонки льется плаксивая музыка.

— Пфф… ты не представляешь, как это тяжело, мама… — заикается пьяно, — я к ним со всей душой, а они… они меня все не-на-ви-дят! В лицо, суки, улыбаются, а стоит только мне отвернуться, кости моют.

Карина в хлам. Язык заплетается, голова болтается из стороны в сторону. Вино то и дело выплескивается из бокала на постель.

— Что Дашка, что Маринка, что мамаша его… они меня все ненавидят!

Чего, бл*дь?! Делаю шаг в ее сторону, но застываю, когда очередь доходит до Насти.