Если вы никогда не бывали вне Земли, не говорите мне, что такого не может быть. Так уж вышло, что Юпитер и его спутники порой ведут себя довольно странно.

Во время нашего путешествия подобное случилось впервые, так что все мы смотрели, как по холмам, словно по волнам, скользит маленькая серебристая лодочка с поднятыми вверх рогами. Начался спор, продолжает ли она восходить или начинает снова садиться, и многие стали сверяться с часами. Некоторые заявляли, что могут заметить ее движение, но не могли прийти к единому мнению, в какую сторону. Вскоре я замерз и вернулся в палатку.

Но так или иначе я был рад, что нас прервали. У меня возникло чувство, что Поль сказал нам гораздо больше, чем намеревался, и намного больше, чем ему хотелось бы вспоминать после наступления светлой фазы. Я решил, что виной всему снотворное. Порой без него не обойтись, но оно зачастую развязывает язык, заставляя выбалтывать правду, которую хотелось бы скрыть.

19. Иные

К концу второй светлой фазы стало ясно – во всяком случае, Полю, – что вторая долина вполне подойдет. Она была вовсе не идеальной, и, возможно, за горным хребтом нашлась бы получше, но жизнь слишком коротка. Поль присвоил ей рейтинг в девяносто два процента, рассчитанный по какой-то замысловатой системе, которую придумал комитет, и он на семь процентов превышал проходной. Идеальная долина могла и подождать, когда ее найдут колонисты… что рано или поздно наверняка случилось бы.

Мы назвали ее Долиной Радости, просто на счастье, а горы к югу от нее – Павловыми вершинами, несмотря на протесты Поля. Он сказал, что название все равно неофициальное, но мы ответили, что постараемся приложить все усилия, чтобы оно стало официальным. Главный топограф Эби Финкельштейн нанес вершины на карту, и мы подтвердили данный факт своими подписями.

Третья светлая фаза ушла на сбор подробностей и подведение итогов. После можно было возвращаться назад, если бы у нас была такая возможность. Но возможность отсутствовала, и нам ничего не оставалось, кроме как пережидать очередную темную фазу. Некоторые нашли себе занятие, круглыми сутками играя в покер, но я держался от них подальше, поскольку не мог себе позволить что-либо проиграть и не обладал талантом угадывать прикуп. Иногда мы заводили разговоры на какую-нибудь тему, но они ни разу не принимали столь серьезного оборота, как в первый раз, и никто больше не спрашивал Поля, что он думает о перспективах на будущее.

К концу третьей темной фазы мне окончательно наскучил вид нашего лагеря, и я попросил Поля отпустить меня прогуляться.

С самого начала третьей темной фазы мне помогал Хэнк. Он работал помощником топографа, делая фотографии рельефа местности, и собирался сделать панорамный снимок долины с возвышенности на юге, когда над кряжами на западе случилась солнечная вспышка.

Хэнк недавно обзавелся собственной камерой и радостно щелкал все подряд. На этот раз он попытался сделать кроме официальной фотографии и свою собственную, но официальная у него так и не вышла, к тому же он не успел защитить глаза от ярких солнечных лучей. В итоге повредил зрение, и его определили ко мне помощником на кухню.

Вскоре он выздоровел, но Финкельштейн больше не желал иметь с ним дела. Так что я попросил отпустить на разведку окрестностей нас обоих, и Поль разрешил.

Немалое возбуждение в конце второй светлой фазы вызвала находка лишайников у западного края долины. Какое-то время казалось, что на Ганимеде обнаружена местная жизнь, но тревога была ложной – после тщательного изучения выяснилось, что лишайники эти не только земной разновидности, но и санкционированы советом по экологии.

Но по крайней мере стало ясно одно: жизнь распространялась и пускала корни в трех с лишним тысячах миль от того места, куда ее занесли изначально. Мы не сумели прийти к единому мнению насчет того, задуло ли споры ветром, или их принесли на одежде строители энергостанции, но на самом деле это было не так уж важно.

Мы с Хэнком, однако, решили разведать, не удастся ли найти еще лишайники, к тому же их обнаружили в стороне от того пути, которым мы пришли из лагеря номер один. О том, что мы идем искать лишайники, Полю мы говорить не стали, поскольку боялись, что он нам запретит уходить чересчур далеко от лагеря. Он предупредил, чтобы мы вернулись к шести утра в четверг, чтобы успеть свернуть лагерь и отправиться к месту нашей высадки, где должен был ждать «Паникер».

Я согласился, поскольку в любом случае не собирался уходить далеко. Меня не особо волновало, найдем мы лишайники или нет, – я не слишком хорошо себя чувствовал, но никому об этом не говорил, опасаясь лишиться единственного шанса увидеть окрестности.

Лишайников мы больше не нашли. Но мы нашли кристаллы.

Мы шагали бок о бок. Я радовался, словно отпущенный из школы мальчишка, несмотря на боль в боку, а Хэнк делал бесполезные фотографии странных камней и лавовых потоков. Хэнк говорил, что подумывает продать свою ферму и поселиться здесь, в Долине Радости.

– Знаешь, Билл, – сказал он, – тут будет не обойтись без настоящих ганимедских фермеров, которые могли бы научить новичков уму-разуму. А кто лучше меня знает, как вести сельское хозяйство на Ганимеде?

– Почти каждый, – заверил я его.

Он не обратил на мои слова никакого внимания.

– Тут по-настоящему здорово, – продолжал он, окидывая взглядом местность, напоминавшую Армагеддон после тяжкой битвы. – Намного лучше, чем вокруг Леды.

Я согласился, что кое-какие возможности тут есть.

– Но вряд ли это для меня, – добавил я. – Вряд ли мне захотелось бы поселиться там, откуда не видно Юпитера.

– Чепуха! – ответил он. – Ты что, прилетел сюда на небо таращиться? Или фермой заниматься?

– Спорный вопрос, – признался я. – Порой мне кажется одно, а порой другое. А иногда я даже понятия не имею, что мне ближе.

Хэнк меня не слушал:

– Видишь ту расселину там, наверху?

– Само собой. И что?

– Если перебраться через тот ледничок, можно к ней подняться.

– Зачем?

– Думаю, она ведет в другую долину – где, возможно, еще лучше. Никто там еще не бывал. Я точно знаю – я же был в команде топографов.

– Я все пытаюсь помочь тебе об этом забыть, – сказал я. – Но что там может быть интересного? На Ганимеде наверняка сотни тысяч долин, в которых никто не бывал. Ты что, решил заняться торговлей недвижимостью?

Идея Хэнка мне не нравилась. Вид бескрайних просторов Ганимеда подавлял, и мне хотелось держаться поблизости от лагеря. Вокруг было тихо, словно в библиотеке, даже тише. На Земле всегда слышны какие-то звуки, хотя бы и в пустыне. Вскоре тишина, голые скалы, лед и кратеры начали действовать мне на нервы.

– Идем! Не будь неженкой! – ответил он и начал взбираться наверх.

Расселина вела вовсе не в другую долину, а в некое подобие коридора среди холмов. Одна его стена была странно плоской, словно ее построили специально. Какое-то время мы шли вдоль нее, и я уже собирался повернуть назад. Я остановился, чтобы позвать Хэнка, который вскарабкался на камень по другую сторону, чтобы сделать фотографию, и взгляд мой упал на что-то цветное. Подойдя ближе, я увидел кристаллы.