— Хорошо. — Я аккуратно спустила ноги и села.

— Ты только осторожней.

Но слабость и головокружение уже утихли.

— Да все в порядке. Просто все эти события плюс целый день не ела.

— Все равно пойдешь к доктору.

Он принялся щупать мой пульс.

Я лукаво посмотрела на него:

— Значит, говоришь, синдром НКТ? В последней стадии?

Он подождал несколько секунд, отсчитывая пульс, потом ответил:

— Да, синдром НКТ. Синдром Непереносимости Кузины Тейлор.

— А Мигеля ты что, застрелил? — улыбнулась я.

— А ты бы этого хотела?

— Нет. Он мне пока нужен. Чтобы выложить в ванной плитку. — Я почти совсем пришла в себя. — Видать, пока сворачивал краны, свернул себе заодно и мозги.

— Но я добился для тебя одной существенной вещи — пятидесятипроцентной скидки на ремонт.

Я протянула ему руку, чтобы он помог мне подняться на ноги.

— Ты лучше подумай о другой цифре. Девяносто семь процентов из ста, что я тебя люблю.

Рассыпающийся на куски многоэтажный жилой дом выходил фасадом на Сто первую улицу прямо в месте ее слияния с Кауэнга-пасс, откуда начиналось направление на Голливуд. Ему сразу же вспомнились места, где прошло его детство. Квартира оказалась такой же старой, как сама шлюха, — потертая мебель, гнилые трубы, обшарпанные фотографии принцессы Дианы на стене. Он опустил жалюзи и приступил к работе.

Первым делом достал свою аккумуляторную дрель и поменял в двери замок. Жизнь шлюхи одинока, но даже у одинокой шлюхи могут быть друзья. А не только сутенеры.

Он еще раз окинул пристальным взглядом ее тело. Труха, да и только! Такое впечатление, что баба просто гниет заживо. Кусок мяса — разве что дышит, разговаривает, трахается. Рот наполнился слюной. А ведь его списали из армии! Каково, а?! Признали негодным к боевой службе, неспособным защищать такое вот мясо… такую вот…

«Сладкий мой, а меня Вандой звать. Давай ложи стольничек на комод и раздевайся. Ванда будет тебя развлекать».

Но на глазах у Ванды он раздеваться отказался, поэтому она попыталась раздеть его сама. И напрасно. Она дотронулась до него, а этого делать не следовало.

«А что это за шрам, малыш? О-о!.. Да тебе, кажется, неприятно его трогать! Больно? А это что за висюлька на шее? Зачем ты носишь такую страшнотищу?»

Койот просто свернул ей шею.

Тело он согнул в три погибели и затолкал в шкаф. Потом разделся, вымылся в душе и вытерся полотенцем, стараясь не задеть раны на руке. Он протер полотенцем запотевшее зеркало, оттуда на него смотрели черные, расширенные зрачки.

Его поступки ни в коем случае не объяснялись какими-то там капризами или прихотями. Он отнюдь не был расточителен и занимался только теми, кто числился в его списке. Хотел лишь изучить их на предмет боли — способны ли они чувствовать ее, усиливается ли у них боль при увеличении стимуляции и пропадает ли совсем по достижении определенного уровня. Большинство из них, конечно же, кричали от боли в самом конце. Но те, кто переставал ее чувствовать, эти бессмысленные твари, не осознающие собственной силы и физических возможностей, встречали смерть в молчаливом недоумении.

Он снова протер полотенцем зеркало, изучил шрам и все остальное. Койот не любил смотреть на свое тело. Оно было ему неприятно, он считал себя уродом. Некоторые мужчины, как он знал, чувствовали себя вполне уютно в своей шкуре. Гордились и открыто выставляли свое тело — даже те из них, которые давно превратились в баб. Словно женоподобные таиландские мальчики, вихляющие задом даже за прилавком мамашиной химчистки. И они действительно были красавчиками. Как тот паренек с подведенными тушью глазами, который чмокнул его в ушко и мимолетно пощупал между ног. А потом еще рассмеялся, когда Койот не отреагировал: «О-о, ковбой! Да тебе не нужен мальчик-попка! Ты сам хочешь быть мальчиком-попкой!» Койот тогда просто убил его.

От воспоминаний об этом парне он разволновался. Собственно говоря, все и пошло наперекосяк, когда он впервые увидел этих женоподобных мальчиков. Их красота, их плавные, мягкие движения и изящество расстраивали его. И паренька-то этого он убивать вовсе не собирался — это не входило в рамки миссии, — но юноша сам его вынудил. И эти смутные желания, шевелившиеся где-то внутри, вызывали у него отвращение. А может, надо говорить «у нее»? Кто его знает, кем ему теперь себя считать?

Он оделся и вернулся к работе. Вскоре квартира полностью преобразилась. На стенах теперь были приколоты фотографии, компьютерные распечатки, рентгеновские снимки и прочая важная информация. На журнальном столике он разложил все материалы по школе «Бассет-Хай».

Где-то среди них и закралась ошибка. Он должен обнаружить ее, исправить и устранить — чтобы продолжить выполнение миссии.

И сделать это нужно в самые короткие сроки. Ведь этих людей осталось только четверо.

Доктор Лурдес Эббот влетела в смотровой кабинет, на ходу изучая мою медицинскую карту. Из-под белого халата выглядывало шерстяное платье и стетоскоп. Морщина, прорезавшая ее лоб, существенно углубилась со времени моего последнего посещения.

— Результат положительный, — сказала она. — Вы действительно беременны.

Я кивнула. Она скрестила руки на груди прямо поверх медицинской карты и как-то сочувственно на меня посмотрела. Знала, что я не замужем.

— У вас был серьезный стресс, как я поняла. А беременность только усугубила дело, особенно если эта новость сама по себе для вас не радостная.

— Нет, она очень даже радостная.

— Вот как? — Она смотрела на меня с недоверием.

Морщина еще глубже врезалась в лоб.

— Чего бы там вы ни насмотрелись в мыльных операх, но обморок, как правило, не является первым симптомом беременности. Поэтому я хочу проверить вашу кровь на предмет сахара и анемии. — Она положила руку мне на плечо. — Сдайте анализы в лаборатории как можно скорее. А пока побольше отдыхайте, хорошо питайтесь и принимайте специальные витамины для беременных. Да, и пейте много жидкости.

— Хорошо, я так и сделаю.

Она похлопала меня по плечу, увидела бриллиант на пальце и изогнула дугой бровь.

— Помолвка, — пояснила я.

— Поздравляю.

— Спасибо.

— А этот молодой человек в приемной, это он звонил и договаривался насчет вас? — спросила она, не убирая руки с моего плеча.

Я ткнула пальцем в кольцо.

— Он самый.

Бровь так и осталась изогнутой, по лицу было видно, что ее разбирает любопытство.

— Вам, наверное, интересно, как это получилось?

— Откровенно говоря, да.