— Прямо на газоне?

— А вы бы не стали?

Она в упор посмотрела на меня и ответила:

— Могу ответить вашими же словами, сказанными доктору: в зависимости от того, с кем.

Несколько минут мы обсуждали кожные повреждения. Я еще раз проделал эксперимент с предплечьем. Прижав его к земле, поводил им из стороны в сторону, совершая при этом круговые движения. Я словно имитировал порывы страсти. Когда я встал с земли, кожа предплечья была покрыта зелеными хлорофилловыми пятнами и приставшими к ней мелкими каменными осколками. Когда я счистил грязь с кожи, мы оба увидели те же самые красные отметины, которые раньше видели на трупе Дженис Мэй Чапман. Поверхностные и неглубокие вмятины на коже, на которой не было ни разрывов, ни повреждений. Мы приняли во внимание еще и то, что Чапман должна была находится в контакте с гравием дольше, а общая масса тел и интенсивность движений не шли ни в какое сравнение с аналогичными параметрами моего эксперимента.

— Нам надо снова зайти в дом, — сказал я.

В ванной комнате мы нашли корзину для грязного белья. Это был сплетенный из прутьев треугольный контейнер с крышкой, выкрашенный в белый цвет. Внутри него, сверху, лежал короткий сарафан, сшитый из ткани в красно-белую полоску. Он был смят и сложен в гармошку до самой талии. На спине виднелись пятна от травы. Рядом с ним в плетеном контейнере лежало полотенце для рук. И белая блузка.

— И никакого нижнего белья, — заметила Деверо.

— Несомненно, — согласился я.

— Насильник взял его в качестве сувенира.

— На ней его и не было. Ведь она ожидала своего бойфренда.

— Это же март месяц.

— А какая погода была в тот день?

— Теплая, — ответила Деверо. — И солнечная. День был отличный.

— Розмари Макклатчи не была изнасилована, — сказал я. — И Шона Линдсей — тоже. Один случай выбивается из этого ряда. И совсем другое поведение убийцы.

Деверо ничего не ответила на это. Она вышла из ванной комнаты в прихожую, которая была как бы центром этого маленького дома. Пристальным взглядом осмотрела все вокруг и спросила:

— Ну, а чего я не заметила здесь? Что здесь должно было быть и чего здесь нет?

— Вещей, которым больше трех лет, — ответил я. — Она, переехав сюда из какого-то другого места, должна была что-нибудь привезти с собой. Как минимум несколько вещей. Может быть, книги. Или фотографии. Или любимое кресло. Или еще что-то.

— Двадцать четыре года — это не тот возраст, когда становишься сентиментальным.

— Тем не менее и этому возрасту свойственна привязанность к некоторым мелочам.

— Ну, а к чему вы испытывали привязанность в двадцать четыре года?

— Я — другое дело. Так же, как и вы.

— А что вы думаете?

— Я думаю, что три года назад она появилась здесь совершенно неожиданно, и ничего при ней не было. Она купила дом, машину и получила местное водительское удостоверение. Купила новую мебель и обставила дом. И всё за наличные. У нее нет богатого папочки, иначе его фотография в серебряной рамке стояла бы рядом с телевизором. Я хочу знать, кем она была.

Я следовал за Деверо из комнаты в комнату; она осматривала все, виденное раньше. Покраску стен, еще свежую. Диванчик и кресло в гостиной, еще новые. Недавно купленный телевизор. Новомодный видеомагнитофон. Даже кастрюли и сковородки, ножи и вилки, да и все кухонные принадлежности были без царапин и зазубрин, появляющихся при длительном пользовании.

В стенном шкафу не было нарядов, приобретенных раньше двух сезонов. Никаких старых бальных платьев, напоминающих о школьном или студенческом выпускном бале и помещенных в пластиковые футляры. Никакой чар-лидерской экипировки.[31]Никаких семейных фотографий. Никаких памятных подарков. Никаких старых писем. Никаких софтбольных[32]призов. Никаких шкатулочек для ювелирных украшений с пышногрудой балериной на крышке. Никаких затасканных набивных животных-игрушек, спутников детских лет.

— А какое это имеет значение? — спросила Деверо. — Ведь, в конечном счете, она же была просто случайной жертвой.

— Она представляла собою нечто вроде какого-то обрывка, — сказал я. — Я таких не люблю.

— Она уже жила здесь, когда я вернулась в город. Я никогда не задумывалась о ней. Считала, что люди постоянно приезжают и уезжают. Это же Америка.

— А вы слышали что-либо о ее прошлом?

— Ничего.

— Никаких сплетен или домыслов?

— Вообще ничего.

— Она работала?

— Нет.

— А акцент?

— Возможно, она со Среднего Запада. Скорее, из южной его части. В общем, из центра страны. Я всего-то один раз с нею разговаривала.

— Вы дактилоскопировали труп?

— Нет. А зачем? Мы же знаем, кто она такая.

— Да неужели?

— Но сейчас уже слишком поздно.

Я утвердительно кивнул. Сейчас кожа с пальцев Чапман будет сходить с мышц, как старая мягкая перчатка. Она будет морщиниться и рваться, словно намокший бумажный пакет.

— У вас есть с собой в машине набор для снятия отпечатков пальцев? — спросил я.

Шериф отрицательно покачала головой.

— У нас отпечатками пальцев занимается Батлер. Другой мой заместитель. Он прошел специальный курс по повышению квалификации сотрудников полиции.

— Вам надо прислать его сюда. Он может найти и снять отпечатки в доме.

— Но они же не все будут ее.

— Девять из десяти точно будут. Ему надо начать с коробки с тампонами.

— Ее наверняка не будет ни в каких картотеках. С чего бы ей в них оказаться? Она же была подростком. И не служила ни в армии, ни в полиции.

— Не рискнешь — не выиграешь, — ответил я.

Когда мы дошли до середины кругового объезда в конце улицы, Деверо воспользовалась радиосвязью, установленной в ее машине. Ей надо было сделать рокировку: Пеллегрино должен заменить Батлера, наблюдавшего за воротами Келхэма. Вернувшись, она сказала:

— Он будет через двадцать минут. А мне надо возвращаться на работу. Вы можете подождать здесь, но не волнуйтесь. Батлер сделает все так, как надо. Он здравомыслящий и дельный работник.

— Более дельный, чем Пеллегрино?

— Кто угодно более дельный, чем Пеллегрино. Моя машина более дельная, чем Пеллегрино.