Судзуки кажется, будто вдоль его позвоночника проводят куском льда.

Лежа навзничь, он неотрывно смотрит в потолок фургона. «Это плохо, – думает он, но в то же время его не оставляет чувство, что каким-то образом все уладится. – Наверное, я все еще воспринимаю это недостаточно серьезно».

Судзуки вспоминает слова, сказанные ему однажды его женой, когда она смотрела по телевизору новости о боевых действиях, происходящих в другой стране. «Знаешь, я думаю, что, даже если б мы увидели вражеских солдат, выстроившихся прямо перед нами, мы все равно не почувствовали бы, что находимся на войне. Наверное, про все войны, которые когда-либо велись в истории, можно сказать, что люди не предполагали, что все будет настолько плохо». Она расстроенно пожала плечами, в ее голосе сквозила грусть.

«Судя по всему, ты была права». Судзуки совсем забыл эти ее слова и вспомнил о них только сейчас. Он сосредотачивается на обручальном кольце, надетом на безымянный палец его левой руки. «Так много бед и несчастий в мире происходит только из-за того, что люди не принимают их всерьез…» Она была совершенно права.

Он понятия не имеет, куда они его везут. Смотрит в окна справа и слева, но там ничего невозможно разглядеть, кроме темнеющих облаков и сложных переплетений линий электропередачи. Ничего такого, что дало бы ему малейший намек на то, где они сейчас и куда направляются. Его рот заклеен скотчем. Клей на скотче пахнет так сильно, что его мутит.

Спустя некоторое время Хиёко сообщает:

– Мы на месте. – Ее голос звучит приподнято, как у ребенка, который не мог дождаться, когда же родители отведут его в зоопарк, и вот наконец они его туда ведут.

– А… – вдруг подает голос молчавший до этого водитель.

– Что такое? – спрашивает Хиёко.

– Там кто-то есть. – Голос водителя кажется совершенно безжизненным.

– Где, впереди? Кого ты видел?

– Кого-то на дороге.

– Там никого нет.

– Он там был. Он убежал.

– Тебе пора завязывать с наркотиками.

Судзуки догадывается, что водитель – один из клиентов «Фройляйн». Они становятся зависимыми от нелегальных препаратов, которыми торгует компания, и, чтобы получить еще, в конце концов нанимаются к ним на работу.

Длинноволосый мужчина с плоским носом открывает дверь и выходит. Кажется, у него что-то не в порядке с ногой – он ее подволакивает. Цепь, обмотанная вокруг его талии вместо ремня, звякает при каждом его шаге.

– Лежи смирно. Мы тебя сейчас поднимем. – Мужчина с короткой стрижкой просовывает руки Судзуки под мышки. Крепко связанный и не способный пошевелить ни рукой, ни ногой, тот просто лежит на полу, как деревянная доска.

Двое мужчин поднимают Судзуки и тащат его к зданию, как будто они переносят мебель. Он смотрит вверх, но все, что он видит, – это темное небо.

* * *

Судзуки не может определить, на каком этаже остановился лифт. Как только двери открываются, они укладывают его на бок и снова поднимают. Проходят по коридору, входят через дверь в какую-то комнату. Это большое пустое помещение. Возможно, когда-то оно использовалось как офис, но теперь из него вынесена вся мебель – все, что в нем, может быть, когда-то находилось. Ничего не оставлено, кроме голых бетонных стен. Пол выложен плиткой.

Все пространство пропитано крепким запахом антисептика, как будто оно было тщательно продезинфицировано.

Они кладут его на что-то вроде матраса, лежащего в центре комнаты. Его ноздри и горло тотчас наполняются пылью, и его сотрясает жестокий кашель. В течение нескольких мгновений он не может открыть глаза.

– Позволь мне сказать, что я совсем не хочу причинять тебе боль. – Хиёко садится на офисный стул в нескольких метрах от матраса. Оттолкнувшись каблуком, она подкатывает стул поближе к Судзуки. Если б его рот не был заклеен скотчем, он бы сказал ей: «Я тебе верю». – Но я уже тебе говорила: наша компания ведет дела не вполне… легально.

Дыхание Судзуки учащается. Вонь клейкой ленты раздражает слизистую оболочку в носу, вызывая зуд.

– И мы чрезвычайно настойчивы.

«Это мне известно».

Он с трудом поворачивает голову. Матрас источает затхлый запах сырости. Двое мужчин стоят от него по обе стороны. Тот, который с марлей на щеке, стоит слева. Он надевает черные кожаные перчатки.

– Я дала тебе столько шансов… Даже там, в кафе, я дала тебе последний шанс. Я столько раз просила тебя сказать мне адрес человека, за которым ты следил!.. Но ты не пожелал раскрыть рот. Правда, я не вполне понимаю, в чем причина… Для тебя в этом ведь нет никакой выгоды. Или есть?

Судзуки замечает, что мужчина с короткой стрижкой держит в руке грязный молоток.

В это самое мгновение, впервые за все время, он по-настоящему боится. Он не может пошевелиться и не знает, что они собираются с ним делать. Все его существо проникается леденящим ужасом.

Судзуки представляет себе Асагао, затем Сумирэ, затем Кентаро и Кодзиро – одного за другим. Он может видеть их дом так отчетливо, как если б сейчас стоял прямо перед ним; он помнит его адрес. «Если я заговорю, спасет ли это меня?» Он потрясен тем, как быстро поколебалась его решимость. Он почти чувствует на себе презрительный взгляд своей погибшей жены, спрашивающей, как он мог так легко отвернуться от этих детей.

– Полагаю, что в этом есть что-то благородное. Эстетика молчания… Или что-то вроде того, – ярко-красные губы Хиёко изгибаются в улыбке. – Но у этого есть своя цена. Ты готов заплатить ее?

На Судзуки вновь накатывает волна ужаса. Его настигает осознание, что они не сняли скотч с его рта. Ее, вероятно, уже нисколько не интересует, что он может ей рассказать. Они больше не хотят вытянуть из него информацию.

– Для начала мы не будем спешить, – плотоядно ухмыляется мужчина с повязкой. – Мы заставим тебя пострадать, но не дадим тебе умереть.

Кулак с размаху врезается Судзуки в живот. Он не может сделать вдох и только жалобно стонет. Этот звук нисколько не похож на его собственный голос. Рот наполняется слюной, но из-за скотча он не может ее сплюнуть, поэтому она сама собой течет внутрь и попадает ему в дыхательное горло. Он задыхается. Еще один удар. Что-то поднимается по его пищеводу. Возможно, непереваренная паста.

– Пальцы на руках, пальцы на ногах, локти, колени, – ритмично, нараспев перечисляет мужчина с короткой стрижкой, энергично раскачивая в руке молоток. Взмахивает им раз, другой. Слышен глухой звук, с которым молоток рассекает воздух.

Он смотрит на открытое окно. Занавеска, волнами колышущаяся на ветру, похожа на язык, осторожно пробующий на вкус пространство комнаты. Он не смотрит в само окно. Все, что там можно увидеть, – это разбившееся тело Иваниси на тротуаре. Соседи, собирающиеся вокруг трупа, могут заметить его. В течение последних нескольких минут он слышал звуки поспешно открывающихся и захлопывающихся дверей в кондоминиуме. Вскоре послышался шум криков и испуганных воплей.