– Дурачье,– говорил он потом ученику.– Деревяшке губы кровью намазали – и чают: деревяшка их убережет.

Так же было, когда Малец год назад осмелел, завел сказки про навей да полуденниц, коими пугались его братья и сестренки в отцовом доме. Да еще поважничал: «заклятьями тайными» поделился. Хоть и боялся, что Дедко смеяться будет. Дедко, однако ж, не посмеялся. Послушал внимательно, даже еще и сам порасспросил. Обрадованный Малец выложил тут же и про леших, и про русалок, и про духов всяческих, все, что помнил, до кучи.

Дедко выслушал, а потом взял Мальца за руку и повел в чащобу. Да прямо к лешему в нору. Привел, посвистел по-особому – леший и вылез. У Мальца душа в пятки ушла, как увидел. Огромный, мехом, словно медведь, оброс. Да и с медведя ростом. Зенки круглые, красные, так и горят в темноте. Колдун рядом с ним – крошка. А уж о Мальце и говорить нечего. А вонь от страхолюдины!..

– Га! Ты! – ухнуло чудовище. (Малец так и подпрыгнул: ишь ты, по-людски разговаривает.) – Кушать? – и лапищу к Мальцу.

– Цыть! – цыкнул Дедко.– Я те дам! Мой!

– Га-а-а… – разочарованно проворчало чудище.

Но лапа убралась.

– Присядь,– велел Дедко,– пущай он на тебя поглядит.

И страшила послушно опустился на корточки, а Малец в очередной раз преисполнился гордости за своего хозяина. Одно дело – зверьми повелевать, а другое – нелюдью.

– Потрогай его,– приказал Дедко.– Да не бойся, давай, за шерсть подергай, ну! Во, вишь, теплый, живой!

Шерсть у лешего оказалась не грубая, как у медведя, а помягче. Наподобие лисьей.

Страшила терпел, пыхтел только.

– Кушать! – напомнил он.

Дедко порылся в сумке, достал завернутый к лист кусок медовых сот. Страшила сцапал – какой быстрый, однако,– и сожрал. Вмиг. Морда стала довольная. Дедко в нору заглянул, принюхался…

– Опять собак таскал! – сказал строго.

– Кушать! – отозвался лешак.

– Я тя! – Дедко замахнулся, и страшила, оскалясь от страха, отпрыгнул назад. На корточках он был аккурат в один рост с Дедкой.

– Помнишь, из Мшанки мужики вчерась приходили? – повернувшись к Мальцу, спросил ведун.– На энтого жалились. Просили: изведи нечисть.

Страшила еще более втянул башку в плечи.

– Гляди! – строго сказал ему Дедко.– Не балуй! – И ученику: – Пойдем, Малец.

– Ну,– спросил ведун, когда отошли подале,– страшный?

– Угу!

– Дурень! Энтого одни дураки боятся. А нам…

Малец насторожил слух. Но Дедко боле ничего не сказал. Все же по особому его молчанию Малец догадался: есть и такие, кого и ведуну нужно бояться. Вот это жалко!

Глеб Стежень

Девушка на фотографии улыбалась. Светлые волосы волной стекали на плечо, глаза сияли. Я вникал. Старался вникнуть. Фото – зацепка. Поймай ее, и Тот-Что-Внутри сам разберется. Тот-Что-Внутри. Это по-сермалевски. Нынешние умники сенсы-сайенсы выцедили умный термин: общее информационное поле. Оно конечно… Хоть колобком назови, только в печь не суй. Вникай, Стежень! Все-таки дьявольски красивая девушка! Или просто фотогеничная? Не важно. Вернее, хорошо. В уродину попробуй влюбись… Вникай, Стежень, вникай! Вот в Москве один мужик по фотографии причину смерти определяет. Точнее, телесные повреждения. Глянет на фото и тут же сообщает: клиент скончался от черепно-мозговой травмы. И как в воду глядел. Через недельку находят жмурика с проломленной башкой. Или еще завлекательней: положили перед ним раку с мощами, прозорливец рукой провел и выдал: прижизненные травмы конечностей, помер от разрыва третьего шейного позвонка. И точно. В житиях так и записано: четвертован и добит усекновением главы. Что ж, такой подход и впрямь иначе как работой с информационным полем не назовешь. Если же смотреть по Сермалеву рецепту, то все придется через собственную шкуру протащить. И ежели выдает господин экстрасенс про святого, что умер тот от множественных ожогов, то обязан сам хоть и не физически, но вполне ощутимо в кипящее маслице нырнуть. И зуб даю, никаких «диагнозов» он после таких ощущений изрекать не будет. По крайней мере ближайшие часа полтора… Блин, мысли расползаются. Господи, помоги рабу Твоему, грешному многажды, недостойному. Не за себя прошу (Врешь, Стежень!). Хорошо, вру. Позволь мне ее спасти, Господи! Пусть ее губы снова станут живыми, пусть заблестят глаза. Пусть она снова смеется, Господи! И, клянусь, я изловлю эту проклятую дрянь и прикончу!

…И тут пришло! Славная мордашка на фото перестала улыбаться, глазки закрылись, губы сомкнулись крепко и вся она как-то посерела. Ужас пронзил меня ледяным клинком. Умерла! Ах ты тварь! Прихлынула такая ненависть к черному уроду, что в глазах потемнело. Ах ты тварь! Боль и ненависть. Нет, ненависть и боль, потому что я вдруг осознал, что действительно люблю эту женщину…

* * *

Обработанная четверка привела Морри прямиком в собственное гнездо. Уже около дверей Морри убедился: именно то, что требовалось. Обособленный хищный куст. Кулак без головы. То есть, конечно, тянулись в стороны разные ниточки, но ни одна не претендовала на роль поводка. Собачья свора, потерявшая хозяина, одичавшая, но отлично приспособленная к здешнему Лесу.

Дверь открылась, и Морри вошел.

От Дедковых заговоров рука зажила быстро. И месяц не обернулся, а рубец уже потемнел. Однажды Дедко взял Мальца за левую руку, положил на стол да рядом свою пристроил. Тоже левую, но без двух пальцев. И Малец углядел: у ведуна такие же култышки, как у него. Только две, а не одна.

– Мой-то Дедко построжей был,– сказал ведун Мальцу.– А может, и не строжей. После сам решишь. Через три лета.

– Почему через три? – спросил Малец.

– Срок мой такой. Как уйду к своим, так и уяснишь: добрый я был иль злой.

– Как это уйдешь? – озадачился Малец.– Куда?

– Помру.

– Ты? – Малец удивился и испугался.– Рази ведуны мрут?

– Все мрут,– отозвался Дедко.– Но иные просто мрут, а иные уходят. Знамо куда.

– А куда? – с жадным интересом спросил Малец.

Дедко покачал головой.

– Ты ж ведун! – крикнул Малец.– Ты ж все знаешь!

– Знаю,– согласился Дедко.– Но я ж еще не помер.

– А я… А я… Никогда не помру! Вот! – запальчиво заявил Малец.

Дедко поглядел на него внимательно… и промолчал.

В начале месяца травня, когда снег повсюду уже сошел, кроме вовсе лишенных света овражков, когда заструился под нежной березовой корой сладкий сок,– Дедко повел Мальца в дальнюю сторону. Пешком повел, седла не признавал. У Мальца ж в ту пору нога была целехонька, но поспевал за ведуном еле-еле – Дедко шел шибко. Напрямик, без тропок, по липкой, влажно чавкающей прошлогодней листве, по пружинистой хвое, шел, тьмы и света не разбирая. Только что показал ученику мелькнувшую в разрыве крон синюю прибывающую луну: