— Так у него ж стройка. Материала много возят: песок, щебенку, бетон. Это дело такое — строительство. Хлопотное.

— Сами тоже хватили? Как он там, домик в деревне?

— Три этажа, — с неподдельной гордостью сказал Цыпин. — Хоромы.

— Ну а я тут при чем?

— В каком это смысле?

— Моя роль в этом деле?

— Ро-оль? Какая роль? — искренне удивился Цыпин.

— За что мне давали деньги?

— Тебе? Да Бог с тобой, Ваня! Тебе-то за что?

Тридцать тысяч долларов! А прокурор еще спрашивает: за что?!

— Кто к вам приезжал? Ладошкин?

— Ну и Сидорчук! Ну и трепло! Ай-яй-яй! — покачал головой Цыпин. — До такой степени напиться! Тягаться с Ваней Мукаевым! Ну и глупец! Но фамилию-то? Фамилию откуда ты знаешь? Ее и Сидорчук не знает.

— Я был в фирме «АРА».

— Ну, Пинкертон! Ну, молодец! Ну, умница! Гений. Как вышел-то на нее?

Рассказать? Да, надо бы все рассказать. Цыпину можно.

— Я многое еще не помню. И почему оказался в тот вечер с Сидорчуком в ресторане «Девятый вал» не помню тоже. С чего-то это все ведь началось.

— А началось это, Ваня, когда ты вдруг пришел и потребовал У меня разрешение на эксгумацию.

— На эксгумацию?! Да кого?!

— Этого не знаю. Был весь какой-то взвинченный. Я принюхиваться не стал, но догадался — выпил ты. И разговаривать с тобой не стал. А ходил ты перед тем к своей матери, к Инне Александровне. И как услышал от нее историю своего рождения, так и завелся. Теперь-то я понимаю, отчего ты так…

Цыпин вдруг тяжело и часто задышал.

— Владлен Илларионович, вам плохо?

— В больницу хотели положить… Ты думал небось, что с больничным я придумал… Нет, Ваня… Не придумал… Плохо мне…

— Почему же не легли? Почему?!

— С тобой… С тобой хотел поговорить… Знал, что придешь… Правды искать…

— Я звоню в «скорую».

— Погоди… Сейчас Анечка придет… Погоди… Думал: в деревню, в домик… Не в больницу — туда. Не напрасно же все… Не верю я в эту историю…

— В какую историю, Владлен Илларионович?

— Сидорчук… Кассета… Зачем?… Глупость… какая… Ты с ма терью, Ваня, с матерью поговори… узнает ведь, сума сойдет… Ка оно все…

Он кинулся к телефону, вызвал «скорую». Потом осторожно повел Цыпина в комнату, на диван.

— Рука, Ваня… Левая рука немеет. И тут, — Цыпин провел рукой по левой стороне груди, — жжет все… Огнем…

— Черт, похоже, что инфаркт!

Понял, что «скорая» может и не доехать. На дачу прокурор со брался, глупец! Может, был микроинфаркт, да перенервничал, да кофе крепкий, да сигареты. Это вместо лекарств!

— Где? Владлен Илларионович, лекарства где?!

Прокурор кивнул на сервант. Кинулся туда, открыл, лихорадочно стал рыться в упаковках. Чего только нет! Да, сразу видно: в доме сердечник. Валокордин, нитроглицерин, корвалол… Нашел коробочку с ампулами, название показалось знакомым. Здесь же лежали одноразовые шприцы, стояла бутылочка с чем-то прозрачным. Понюхал: вроде спирт. Схватил резиновый жгут, кинулся к Цыпину. Сообразил: в вену надо колоть. Иначе конец. Туго перетянул прокурору жгутом плечо.

— Ты что, Ваня? — В глазах Цыпина испуг. А умирать не хочет. Это уже не душевные терзания — инстинкт. На словах мы все готовы, а как дойдет до дела, так… — Жи-и-ить… Жи-и-ить…

— Рукой поработайте, Владлен Илларионович. Кулак сжать — разжать, сжать — разжать. И спокойнее, спокойнее.

— А-а-а-а…

Вена в сгибе локтя набухла. Протер ваткой место укола, уверенным движением разорвал пакетик, вытащил одноразовый шприц, отломил головку ампулы, набрал лекарство. В глазах у Цыпина не только страх — удивление. Что ж, сам от себя не ожидал. Колоть?

— Убить меня хочешь… Ва-а-ня!

Если б хотел, вообще бы ничего не делал. А «скорая» могла бы и не успеть. Очень спокойно ввел в вену иглу, почувствовал, что попал. Шприц опустел, лекарство по сосудам побежало вместе с кровью к прокурорскому сердцу. Цыпин дышал так же прерывисто, но дышал.

— Все будет в порядке, Владлен Илларионович.

— Верю… — вдруг прохрипел прокурор. — Теперь верю…

— Во что?

— Сидорчук… рассказал… Ошибся… Где… Где он?… Где?

— Сидорчук? Вы же сами его выпустили!

— Найди… Ты…

И вдруг такой ужас в глазах. Что он вдруг понял, Цыпин?

— Ты… Не-е-ет! Отойди! Отойди!

В дверном замке скрежет ключа. Цыпин еще больше сереет:

— Анечка… Не смей… Анечка…

— Папа! Иван… Александрович. Что с папой?

— Отойди от него. — Цыпин сипит, но кажется, была бы у прокурора возможность, кричал бы сейчас изо всех сил. — Отойди… Он…

Теряет сознание. Нельзя так себя вести в подобной ситуации. О себе надо думать, о своем здоровье. Нельзя Цыпину нервничать, только усугубляет. Сколько же прокурору в реанимации лежать? Хорошо, что городок маленький, «скорая» приезжает быстро. Молодая докторша смотрит подозрительно:

— Кто делал укол в вену?

— Я.

— Вы?! Вы что, врач?!

— Следователь прокуратуры Мукаев.

Докторша удивлена, но выяснять некогда. Цыпина быстро подключают к аппаратуре. Он, следователь Мукаев, смотрит очень внимательно:

— Инфаркт? Правильно?

— Да. Вы здорово ему помогли.

— Выживет?

— Должен. Укольчик ваш стимулировал сердечную деятельность. И хорошо, что в вену. Следователь, говорите?

— Да.

— Ничего удивительнее не слышал. Следователь — и так профессионально и грамотно в вену попасть. Между прочим, опасная вещь — укол в вену. Могла быть воздушная эмболия.

— Я знаю.

Докторша вновь удивленно качает головой. И санитарам:

— В машину прокурора. И — осторожно. Осторожно!

Анечка выбегает на улицу следом за носилками:

— Я с папой поеду! С папой!

— Конечно, конечно. Полезайте.

«Скорая» уезжает, он стоит перед домом Цыпина, улица Лесная, девять. В голове уже не пустота: надоедливый и все усиливающийся звон. Интересно, а после инфаркта бывает амнезия? Вот для Цыпина хорошо было бы все забыть. Как прокурор, однако, разволновался! И что Цыпину рассказал Сидорчук? И ведь выпустил того. Надо срочно бежать в Нахаловку. Срочно.

…По улице, вдоль крашеных деревянных, вычурных чугунных и глухих кирпичных заборов шагает стремительно. Последний дом, последний… Двухэтажный особняк частного предпринимателя Бушуева кажется вымершим. Занавески на окне второго этажа плотно задернуты. Лора, должно быть, в спальне, лежит, листает красочный модный журнал.