Генриэтта тоже вышла из-за стола, поклонилась гостям, заложила руки за спину, как настоящая поэтесса. Ее младшая сестра заняла место за пианино и слегка прикоснулась к клавишам.

Сестры переглянулись и начали. Полилась легкая, немного грустная мелодия. Мистер и миссис Палмеры сидели рядышком, взявшись за руки. Они уже не стеснялись своего горя.

Мне снился большой и темный лес.

Шатались старые деревья

И с них летели листья на землю.

Не слышно было песен птиц,

Лишь только скрип деревьев был вокруг…

Я видела, как на поляне танцует девушка

Она в блестящем белом платье…

Я присмотрелась к ней, и сделала навстречу шаг.

Я поняла, что предо мной танцует Лора,

А рядом с ней, вокруг нее, над ней

Смеется и поет богиня Флора.

Я шла навстречу ей -

Трава склонялась предо мной,

Цветы свои дарили лепестки,

И дивный аромат витал вокруг…

И звезды сыпались на плечи и на руки,

И в волосы ее вплетались…

Смеялась Лора и звала меня.

Я подошла и стала перед нею на колени.

Склонилась Лора, и тогда

Она меня поцеловала.

То был ее прощальный поцелуй,

Последний сладкий поцелуй.

Она его мне подарила и попросила вам всем передать,

Как память о себе…

Доктор Хайвер довольно кивал головой, слушая незатейливые стихи своей дочери.

Донна скептично морщилась. Она не переносила галиматью, которую сочиняла средняя сестра.

Мистер и миссис Палмеры так и сидели, не разжав руки.

На глазах миссис Палмер время от времени появлялись слезы. Но она не вытирала их. Они катились по ее морщинистым щекам и падали на скатерть.

Мистер Палмер улыбался, его улыбка была немного растерянной и странной. Казалось, он улыбался чему-то своему, своим тайнам, глубоко спрятанным в душе, мыслям и воспоминаниям.

Мэдлин тоже скептично кривилась. Она не любила сестру Донны, не любила ее бесконечные рассуждения о литературе, о том, как надо писать романы.

Когда Гариэтта кончила читать свою поэму, она подошла к своему месту, но, увидев растерянную улыбку мистера Палмера, подала ему текст.

Он благодарно закивал головой, привлек девушку к себе и крепко обнял. На глазах Гариэтты тоже заблестели слезы. — Джесси, — обратилась к своей младшей дочери миссис Хайвер, — что ты молчишь?

Джесси как будто вздрогнула, встала от пианино, поклонилась и громко сообщила:— А теперь я попытаюсь сыграть «Рондо каприччио» Мендельсона, опус номер 4.

Она вновь уселась за инструмент, прикрыла глаза и потом опустила пальцы на клавиши.

Зазвучала грустная и светлая музыка.

Казалось, она уносит мечты всех слушателей куда-то далеко, в страну, где нет никаких проблем, где всегда все хорошо, где с людьми не случаются несчастья, где текут ручейки, полные воды, где трава зеленая, где цветут вокруг яркие цветы, витает их аромат, где птицы поют с утра до вечера.

Все слушали негромкую музыку.

Когда зазвучали самые громкие и самые торжественные аккорды, Донна склонилась к Мэдлин. — Послушай, я получила карту маршрута Лоры. — Да? Кто тебе ее дал? — Мне дала ее Норма. — Вот здорово! — И что мы будем теперь делать? — Она сказала, что мы можем начинать с завтрашнего дня, и даже дала нам фургон, который принадлежит ее кафе. — Так что, Донна, мы с тобой будем ездить на фургоне? — Нет, ездить буду я.

За следующим опусом Мендельсона был еще один.

Казалось, Джесси не знает усталости. Она играла и играла. А все присутствующие приступили уже к еде. Но как-то в этот вечер особого аппетита ни у кого не было. Может, Хайверы стеснялись Палмеров, которые пришли к ним в гости.

В общем-то все как-то робко и неуверенно ковырялись в тарелках, хотя ужин был приготовлен отменно.

Миссис Хайвер умела готовить жаркое. Это было ее фирменное блюдо. Единственный, кто ел с большим аппетитом и подкладывал себе в тарелку, был Лиланд Палмер. Он все время нахваливал жаркое, подливал себе в бокал розовое вино и то и дело промакивал блестящие губы белой салфеткой. — Послушай, Лиланд, как прошел сегодня твой день? Наверное, он был очень тяжелым?

Да, сегодняшний день был не из легких.

Знаешь, Лиланд, мне кажется, я прослушал пять опер подряд. — Да, и у меня такое же ощущение, хотя я очень люблю классическую музыку. — А вот мы, когда я учился в медицинском колледже, — начал рассказывать мистер Хайвер, — спали всего по три часа в сутки. — Какой ужасный пожар! — откладывая вилку в сторону, сказал Лиланд Палмер. — Какой ужасный пожар на лесопилке! — Да, возможно, городок потеряет более ста пятидесяти рабочих мест, — сокрушенно покивал головой доктор Хайвер, продолжай намазывать на хлеб гусиный паштет. — Да, ситуация очень тяжелая, — подтвердил предположение доктора Хайвера мистер Палмер. — Знаешь, Лиланд, а ведь это открывает дорогу мистеру Хорну в осуществлении его далеко идущих планов. Ведь он давно уже метил на тот участок, что принадлежит лесопилке. — Знаешь, как адвокат Хорнов, да и твой… — и мистер Палмер вновь промокнул рот белой салфеткой. — А я в свою очередь, как твой лечащий врач, хочу узнать, что случилось с твоими волосами, — сказал доктор Хайвер.

Лиланд Палмер некстати громко рассмеялся. — Странно, не правда ли, Уильям, я проснулся сегодня утром, посмотрел в зеркало и увидел, — мистер Палмер развел в стороны руки, — что поседел буквально за одну ночь.

Ну конечно, Лиланд, если принять во внимание то, что тебе пришлось пережить, -начал доктор Хайвер.

Но Лиланд перебил его:— И когда я это увидел, то понял, что нечто в моей душе уже преодолено, нечто ушло от меня.

Все насторожились. — Конечно, вы понимаете, в моей душе живет глубокая печаль, — Донна осуждающе посмотрела на мистера Палмера, но тот невозмутимо продолжал, — но теперь эта печаль меня уже не угнетает, я абсолютно спокоен.

Сарра Палмер отвела и потупила взгляд. — У меня такое ощущение, что с моей души убрали какой-то тяжкий груз. — Возможно, — проговорил доктор Хайвер. — Мне раньше было так тяжело, а теперь… а теперь, — мистер Палмер вскинул голову и широко улыбнулся, — а теперь мне хочется петь, — громко выкрикнул он и вскинул вверх руки, вставая из-за стола.

Мистер Хайвер недоуменно улыбался. — Нет, Уильям, мне действительно хочется спеть песню.