— Яша, ты же знаешь… У меня опять нашли кучу болячек. Мне нужны дорогие лекарства. А наше горячо любимое государство решило заморить работников культуры голодом. Почему я отдал все русской культуре, а она не может взамен дать мне самую малость?

Антикварщик усмехнулся, подумав, что эта малость не так и мала. И что Хватов, хватая очередную безделушку, все время жалуется на здоровье.

Зельцман посмотрел на массивный серебряный медальон, явно древний, на котором шел затейливый рисунок. Он был отделан золотом и несколькими драгоценными и полудрагоценными камнями. Работа, конечно, не супер, но древность чувствуется. И клеймо какое-то затейливое. На вид век пятнадцатый-семнадцатый.

Осмотрев предмет со всех сторон, Зельцман поинтересовался:

— Сколько ты за этот полицейский жетон хочешь?

— Сто.

— Рублей?

— Обижаешь. Сто тысяч вечнозеленых, Яша. Никак не меньше. Ты же не хочешь моей смерти?

— Ты должен жить, Родион, — торжественно произнес Зельцман. — Поэтому десятку дам.

— Пойду я от тебя. — Хватов укоризненно посмотрел на него через круглые очки с толстыми стеклами. — Какой-то ты ныне несерьезный.

— Приносишь мне паленую вещь и нагло требуешь сотню гринов. На фига козе баян, Родиоша? Или ты меня за кого-то не того держишь?

— Я тебя люблю как брата. И говорю как на духу. Этой бляхи никогда не хватятся, потому что описание в книге учета — медальон серебряный, масса такая-то, ни года, ни эпохи. Я нашел похожую вещицу. И никто не скажет, что это не она… Яша, я тебя когда-нибудь подводил?

— Эх, Родион, в старые времена тебя бы расстреляли.

— Или я бы кого-нибудь расстрелял. Времена разные бывают.

— Очень вещь специфическая, — поморщился Зельцман. — Не думаю, что на нее будут покупатели.

— Будут.

— Пятнадцать, — воскликнул антиквар.

Ему не очень хотелось покупать ворованную вещь. И как всегда в нем боролись алчность с осторожностью. И как всегда алчность побеждала.

— Шестьдесят, — поморщился Хватов.

— Восемнадцать.

Торговались они отчаянно, как на базаре в Хургаде. Наконец сошлись на сорока тысячах долларов.

Через несколько дней Зельцман сбыл медальон за сто двадцать тысяч долларов. И «амулет Гербера» начал свое движение.

Где-то в отдалении завыла собака. Я споткнулся о выступающую из асфальта железяку и едва не растянулся на земле. Выругался шепотом.

— Я на объекте, — негромко послышалось в наушниках — чувствительный микрофон передавал даже шепот.

— Понял, Робин. Продвигаемся аккуратненько так, сквозняком, вперед.

Рука моя сжимала рукоятку пистолета-пулемета «Клин». Я осторожно шагал по территории заброшенного троллейбусного парка, которая в недалеком будущем будет расчищена и отдана под строительство элитных жилых домов. А пока тут кучковался всякий сброд. Пустые помещения, где раньше были троллейбусы, облюбовали бродячие собаки и не менее бродячие люди.

Но сегодня тут разыгрывается совершенно другое представление.

— Свет пробивается через приоткрытую дверь ангара, который справа от ворот, — сообщил Шатун, обводивший биноклем территорию со своего наблюдательного пункта на крыше близлежащей пятиэтажки.

— Уверен, что территория не контролируется? — спросил я.

— Дай время на прикидку.

Минут на пять мы все замерли. Только Шатун совершал какие-то невидимые мне телодвижения и в итоге резюмировал:

— На территории движухи нет. Они все сосредоточились в ангаре.

— Стягиваемся туда.

Получив информацию, мы решили не брать никого из силовиков, а обойтись своими силами. Сдернул на акцию я всю свою группу «перевертышей». И теперь думал, что, возможно, погорячился. На душе было тревожно. Может, надо все же было подогнать спецназ, плотно блокировать периметр? С другой стороны, мы собирались брать не боевиков и террористов, а группу жалких идиотов, решивших свести счеты с жизнью.

Когда общество больно, экстремизм начинает самораскручиваться, на что и делают ставки террористы и политические авантюристы. Размягченное общественное сознание воспринимает кровь, насилие и идеологию ненависти без яростного отторжения. А часть общества находит в этом повод отринуть все человеческое. И у самых кровавых сектантов, серийных убийц, террористов всегда находятся группы поддержки, последователи и подражатели, сбивающиеся в стайки, наполняющие своими словесными испражнениями Интернет. Кто-то из них играл в игру. Кто-то решил свихнуться всерьез.

Ангел Заката постепенно становился культовой фигурой — кумиром для идиотов и человеконенавистников. Его имя писали на заборах и в вагонах метро. Оно звучало на молодежных тусовках и в закрытых мрачных сборищах. Интерес к нему разгорался, и происходило то, на что он рассчитывал. Больное общество, лишенное духовных ориентиров, с готовностью падало вниз.

За последние две недели органы полиции и ФСБ прихлопнули пару сборищ стихийных последователей Ангела Заката, собиравшихся кто на кладбище, кто в лесочке, кто на квартирах. На подходе было еще несколько подобных тусовок.

В результате тщательных проверок выяснилось, что никаких контактов с «правдолюбами» эти малолетние, а иногда и великовозрастные, дегенераты не имели. Они инициативно мечтали приобщиться к избранным и спастись после Апокалипсиса.

Вся эта шушера входила отныне в сферу притяжения Ангела Заката, являлась его резервом. Их буйную энергию при необходимости легко направить в деструктивное русло.

В это же время жахнула новая стадия мирового финансового кризиса. Российская валюта закачалась. Стали выбрасывать на улицу работяг и средний класс. Количество отчаявшихся людей резко росло. И все они тоже являлись резервом для Ангела Заката. Тем компостом, которым он удобрит возделываемое им поле, где щедро взрастают хаос и насилие.

Со стихийными последователями Ангела Заката тоже надо было работать, притом максимально жестко, на опережение. Чем мы и занимались. Тем более работа по главной теме — поиску лидера сектантов — продолжала пробуксовывать. Все закинутые нами наживки оставались нетронутыми.

Один из моих агентов пару дней назад притащил информацию о клубе самоубийц.

Интернет — потрясающая штука. Там можно найти любых извращенцев. Например, в Германии через сеть познакомились два людоеда, которые потом съели друг друга — отрезали по кусочку, жарили и уплетали за обе щеки, не забывая фиксировать сие действо на видео. А практика массовых самоубийств с использованием интернет-контактов, успешнее всего реализуемая в Японии, вообще становится делом обыденным.

По тому же Интернету познакомились тринадцать идиотов из Москвы, Московской и Тверской областей, в возрасте от семнадцати до тридцати восьми лет, перевозбужденные предстоящим концом света и увлеченные учением Ангела Заката.