И может быть, даже если у вас не получилось заставить арестованного покаяться в том, в чем вы его заподозрили, может быть, у него есть что скрывать, и он выложит все в обмен на стакан кока-колы, на поход в сортир или просто в обмен на доброе слово или поглаживание по головке.

И может быть, Торри подошел слишком близко к тому, чтобы заговорить ради собственного успокоения.

Может быть.

Торри останавливало лишь понимание того, что ему не поверят.

— Расслабьтесь, — посоветовал коп. — Никаких обвинений, никаких желтых бумажек. Если уж на то пошло, я уверен, что шеф напишет вам благодарность за помощь, и все такое. — Он пожал плечами. — Лично я не думаю, что штатскому человеку разумно выбегать в ночь и мчаться на крик, однако это храбрый поступок.

Он разорвал желтый конверт и вывалил содержимое на стойку.

— Часы одни, «Винтонс Трипл Календер». Из нержавеющей стали, дорогие. Очень хорошо. — Полицейский поглядел на Торри. — Нынче механические часы не часто увидишь… Так, нож, самодельный, тоже очень хороший, и мы не станем к нему приглядываться и проверять, автоматический он или нет — вы ведь у нас, мистер Торсен, больше на героя похожи, а не на подонка. Пятьдесят три доллара и сорок шесть… нет, сорок семь центов, кольцо с ключами, бумажник один с кредитными картами, смотри отдельный список, прилагается… Зачем они так старались, понятия не имею — разве что хотели задать мне побольше работы… Два презерватива. Один меч старинный. — Полицейский полез куда-то под стойку и достал длинный сверток бурой бумаги, перевязанный бечевкой. — Специально упаковали так основательно, чтобы у тебя не было проблем по дороге домой. Если хочешь, сними бумагу и проверь.

Он развернул блокнот на стойке и звучно хлопнул по нему отработанным движением.

— Распишитесь здесь, мистер Торсен, если только вы не хотите заявить, что у вас чего-то не хватает. Тогда распишитесь здесь и перечислите недостающее вот тут, мистер Торсен. — Он подал блокнот Торри и молчал, пока Торри торопливо расписывался. — Официально могу сказать, что вы и ваши друзья — просто кучка идиотов, которая сует нос не в свое дело, однако, черт побери, парень, в храбрости вам не откажешь. Ума мало, но храбрости много.

Торри не мог не улыбнуться.

— Я передам Мэгги ваши слова.

— Передай-передай. У твоей девицы тоже есть яйца.

Полицейский достал карточку и что-то быстро накорябал на оборотной стороне.

— Это, мистер Торсен, не то чтобы разрешение на выход из любой тюрьмы, но если в нашем городе у вас возникнут проблемы, просто дайте полицейскому эту карточку и попросите его позвонить мне. Посмотрим, может быть — может быть! — я смогу вам чем-нибудь помочь. — Он толкнул карточку по стойке и подождал, пока Торри запихает ее в карман рубашки, а затем протянул ему крепкую руку. — Все в порядке, Торри? — спросил он, чуть склонив голову набок.

— Конечно, Боб, — сказал Торри.

Коп крепко сжал ему руку, но не пытался играть в игру «кто кого».

— Ну что ж, будь осторожен. — Доналдсон подобрал свою ручку и, не глядя, ткнул ею за правое плечо, указывая на надпись «Выход». — Друзья тебя ждут на улице. Уж не знаю почему, отказались проходить через металлоискатель. Доброй ночи.

Ладно, подумал Торри, но ключ для наручников я заведу все равно.

* * *

Отец и Мэгги ждали его в вестибюле. Торри поглядел на часы: четверть третьего. Понятно, почему здесь пусто и почему его шаги по старому мрамору звучат так гулко.

— А вас отпустили сразу? — спросил Торри.

Мэгги быстро его чмокнула.

— Ну, мы же не были с головы до ног в крови. — Она обняла его за талию. — Нам даже вернули пистолеты, только прочитали лекцию: дескать, простым гражданам не след разбираться с убийствами, это обязанность профессионалов.

Отец фыркнул:

— Билли и Джефф ждут в машине. Ты в порядке?

Торри пожал плечами:

— Ну да.

Как бы то ни было, ему повезло больше, чем той несчастной.

Он посмотрел на отца, собираясь задать очевидный вопрос, но тот покачал головой, опередив сына:

— Потом поговорим. После того как ты поешь и примешь горячий душ. Думаю, твой приятель Билли тоже не прочь узнать кое о чем.

— Но…

— Да. — В голосе отца слышалась неописуемая усталость. — Это был он. Сын.

Когда Йен и Осия шли по широким переходам в сопровождении четверки солдат, воздух казался уже не таким холодным.

Хотя первоначально Старая Крепость предназначалась для Туата, люди прожили там достаточно долго, чтобы придать ей уютный вид. Широкие коридоры были устланы толстыми коврами, а на холодных стенах, щедро покрытых резьбой, местами попадались гобелены, даря по крайней мере иллюзию тепла.

Любимый гобелен Йена, освещенный парой светильников, изображал полдюжины едва ли не слишком миловидных ребятишек, игравших в цветущем саду самым заурядным — что удивительно — мячом. За детьми, пойманными в момент броска, наблюдали три высокие бесплотно-стройные улыбающиеся женщины; от них исходила буквально ощутимая благожелательность.

Именно за этот гобелен Йен полез бы первым делом, займись он поиском потайных проходов — просто потому что гобелен слишком красив и его жалко трогать.

Вряд ли бесконечно сложные узоры, вырезанные на стенах, обязаны своим происхождением одной лишь любви к монотонному орнаменту. Они скрывали целую сеть переходов — если только Старая Крепость в этом отношении походила на Фалиас или на дом Торсенов.

Йен и Осия пересекли высоко расположенный открытый переход между двумя башнями, и Йен сжал рукоять «Покорителя великанов», чтобы сохранить выдержку: раз уж стражи не собираются держаться за древние каменные перила, то и он не станет. Потом они начали спуск по длинной спиральной лестнице; доносившиеся издалека музыка и смеющиеся голоса звучали все ближе и ближе.

Перед ними распахнулись двери, которые вели в залу, полную света и музыки, — звенели стеклянные бокалы, и доносилась застольная песня, которая звучала гортанно, как будто пели по-немецки.

Около сотни хорошо одетых мужчин и женщин разбились на небольшие группы; однако этот танцевальный зал вместил бы в несколько раз больше народу. Одна компания оккупировала устланный ковром пятачок перед высоким, в человеческий рост, камином, в другом конце зала восемь пар вытанцовывали что-то замысловатое. Йен принял бы танец за менуэт, если бы не музыка, которая больше всего походила на японскую.

Около дюжины слуг-вестри в небесно-голубых ливреях сновали между стоящими и танцующими людьми, наполняя высокие кружки и бокалы. Подносов у вестри не было: еду сервировали на длинном столе возле южной стены.

Когда Йен и Осия вошли в зал, от камина донеслись громкие голоса. Двое мужчин сбросили накидки с капюшонами и двинулись бок о бок на середину зала, где на белом мраморном полу был выложен золотой круг примерно двадцати футов в диаметре.