связалась с профсоюзом. Ребята оттуда были великолепны. Они сказали мне, что поведение Лины совершенно неприемлемо. Ей никогда не следовало говорить мне, что я потеряю работу, а семье – утверждать, что ребенок умер из-за меня. Профсоюз взялся за мое дело, и это значительно упростило все. Знаешь, если бы Дэн один остался с работой, потеря моей разрушила бы наше финансовое благополучие. Не думаю, что мы смогли бы справиться.

– О боже, Сэм, мне так жаль.

– Спасибо. Да, было тяжело.

Мы молча смотрели, как дети раскачиваются на качелях. Я пыталась обдумать все услышанное. Я не могла поверить, что мою подругу довели до нервного срыва. А теперь она сидит на антидепрессантах? Это звучало как какой-то бред.

– Я возвращаюсь, ты же знаешь, – сказала Сэм, улыбаясь. – Да, я тоже не могу поверить, что так «жажду» мучений, но, честно говоря, мне нужно работать. По крайней мере, у меня есть работа, к которой я могу вернуться.

* * *

Сэм вернулась в отделение через два месяца, но с самого начала было ясно, что ее травма оставила свой след. Она была осторожной, робкой, постоянно вызывала врачей по поводу мелких проблем, с которыми могла бы справиться самостоятельно до инцидента со сканером. Сэм была самой уверенной акушеркой среди нас – теперь она постоянно спрашивала всех, что нужно делать. Мне было грустно видеть, как сильно она изменилась. Она призналась мне, что увеличила дозу антидепрессантов и у нее есть запас успокоительных таблеток, которые она будет принимать всякий раз, когда почувствует, что накатывает тревога. В ходе расследования постановили, что никаких дальнейших действий в отношении больницы или отдельных практикующих специалистов предпринимать не будут. И все же я не могла забыть, как руководство обращалось с Сэм. Она заслужила компенсацию за все, через что ей пришлось пройти, – по крайней мере, извинения. Но нет, ничего не последовало. Несмотря на всю боль и страдания, которые причинила моей подруге Лина, ей никогда не делали выговоров и никогда не предлагали извиниться. Для меня было удивительно, что она могла просто разрушить жизнь Сэм без всяких последствий. Я ничего не могла с собой поделать и действительно начинала питать неприязнь к руководству больницы.

С каждым новым трагическим случаем, в которых несправедливо обвиняли акушерок, все больше росла пропасть между медработниками и управляющими.

Не поймите меня неправильно: мне все еще нравилось быть акушеркой, и наша команда была фантастической. Работа не всегда была легкой, но мы справлялись вместе – смеялись, плакали, ели пиццу, – и всякий раз, когда кто-то нуждался в помощи, мы поддерживали друг друга. Не только акушерки – врачи, младший медперсонал, работники по поддержке грудного вскармливания, ординаторы, анестезиологи. Мы были командой, и, когда все получалось, все шло хорошо. Но было ясно, что между акушерками и менеджерами-управленцами росло чувство отчуждения. Главной проблемой, казалось, было физическое расстояние между офисами менеджеров и отделением. Они почти никогда не появлялись в отделении, так что у нас не сформировалось никаких отношений ни с кем из них. Приходя, они не связывались с нами – только с координаторами. Теперь все делалось по электронной почте. Если появлялись новые рекомендации или изменения в политике больницы, нам присылали электронное письмо с вложением. Было очень мало возможностей дать какую-либо обратную связь, но в то же время менеджеры не стеснялись передавать критику от пациентов.

Каждое решение, по-видимому, было связано с деньгами. Впервые в моей профессиональной жизни пришлось закрыть отделение для новых пациентов. Это произошло всего лишь на шесть часов, но я была в шоке, когда нам сказали, что мы больше не можем никого госпитализировать для «безопасности пациентов».

– Если бы у нас работало побольше чертовых акушерок и поменьше менеджеров, все было бы в порядке, – сказала я однажды Хелен.

Закрывать отделение было так неприятно – во‑первых, это означало, что акушерка должна сидеть у телефона, чтобы перенаправить рожениц в другие больницы. Уже одно это занимало практикующего специалиста.

– Знаешь, у нас сегодня только три акушерки, – объявила Хелен, жуя сэндвич с куриным салатом.

– Конечно, все мы страдаем от болезней и стресса из-за постоянной нехватки персонала и переутомления. Я работаю уже восемь часов, и это мой первый перерыв.

В этот самый момент в комнату вошла менеджер. Я была шокирована – обычно их никогда не видели в отделении. Неужели она заблудилась? Она явно услышала мою последнюю реплику, потому что бросила на меня негодующий взгляд. Жгучий румянец растекся по мне от шеи до самых ушей. Я смутилась, но в то же время подумала: «Хорошо!» Обычно менеджеры ничего подобного не слышат. Они никогда не спрашивают нас, что мы думаем. Может быть, им уже пора услышать правду.

Система здравоохранения – очень сложная и несовершенная машина. Приходится делать все больше работы за меньшие сроки и деньги.

А правда заключалась в том, что мы испытывали всевозрастающее напряжение, чтобы делать все больше и больше за все меньшие сроки и деньги. На тот момент в государственном секторе заморозили платежи из-за финансового кризиса, поэтому мы должны еще больше растягивать свои зарплаты, в то время как инфляция продолжала расти. И всякий раз, когда возникала проблема, выяснялось, что мы, акушерки, всегда были первыми, кого обвиняли. Я никогда не слышала, чтобы врачу делали выговор за неявку на вызов (и до сих пор такого не было!), это мы можем получить нагоняй за то, что не попросили достаточно раз, чтобы доктор пришел. Просто смешно! Однажды я позвонила консультанту, который работал по требованию, потому что у нас был случай брадикардии – когда сердцебиение ребенка замедляется, и необходимо время, чтобы снова его восстановить. В таких ситуациях нужно принять очень непростое решение – сделать женщине кесарево сечение или дать ей возможность родить ребенка естественным путем. Ординатор не знал, как поступить, и нуждался в совете старшего члена команды, поэтому я позвонила консультанту.

– Извини, я не могу прийти, – ответил он. – Я на официальном приеме. Но не волнуйся, я все предусмотрел. Позволь дать тебе номер моего коллеги. Сегодня она меня подменит.

Ради всего святого, врач должен был приехать, если понадобится нам. Это означало, что, где бы он ни был – на официальном приеме, на ярмарке или на собственной чертовой свадьбе, – он должен был явиться без вопросов. Потребовалось еще два часа, чтобы связаться с его коллегой, и к тому времени нам уже удалось извлечь ребенка в целости и сохранности. Но это было рискованно, и я боялась подумать, что случилось бы, если