Я остановился.

– Как сейчас?

Василиса нахмурилась.

– Сейчас я в форме.

– Но форму легко снять, мадемуазель, – сказал я вполголоса, но не без вызова. (Признаюсь, сам не ожидал от себя такой прямолинейности.) – Готова ли ты, милочка, наконец сдержать данное когда-то обещание? Я, между прочим, принял его тогда за чистую монету.

Она весело расхохоталась. Похоже было, что мое предложение по-настоящему ее позабавило.

– Ну нет! Во всяком случае, не сейчас. Завести интрижку с подчиненным? Капралов, ради всего святого! Увольте вы меня от подобной дешевки!

– Виноват, мастер лейтенант, – сказал я четко. – Я был отвратительно неучтив с вами, мастер лейтенант! Больше не повторится, мастер лейтенант! Разрешите идти продолжать отдых, мастер лейтенант?

– Идите, конечно, – сказала она с удивлением в голосе.

* * *

Я принял душ, натянул роскошные жемчужно-серые шелковые трусы и повалился на кровать.

Лучше всего, решил я, отнестись к происшедшему как можно более индифферентно. То есть: у нас появился новый куратор. Дьявольски красивая женщина, но нам – солдатне дешевой, наемной, – не ровня. Поэтому видеть в ней командира – необходимо; не замечать в ней женщину – необходимо вдвойне. Ибо всяк сверчок знай свой шесток, а гусь свинье – не товарищ. Также не рекомендуется лезть не в свои сани, особенно со свиным рылом, да в калашном ряду. Ага! А поскольку данный порядок вещей дан нам свыше, то и психовать нечего.

И вообще, лучшее средство от любых солдатских неприятностей, по словам незабвенного прапорщика Садыкова, – бег в противогазе. На второе место он великодушно помещал гильотину, а на третье – здоровый крепкий сон.

Что вы выбираете, рядовой? Сон?! Вот как? А никто, собственно, и не сомневался… Покойной ночи. Пусть приснится дом родной… ну, пожалуй, этого и достаточно.

* * *

Разбудили меня тяжелые удары в дверь и радостный вой волчьей стаи, взявшей след раненого оленя. Я с трудом продрал шары и поплелся отпирать. Должно быть, ребятки вспомнили-таки об обещанном концерте. Вот некстати!

Распахнув дверь, я тут же в ужасе толкнул ее обратно. Или я еще сплю, соколики, или одно из двух!

За дверью, кроме безумно счастливых легионерских рож, маячило до дюжины смазливеньких раскосых мордашек. Улыбающихся.

Трепло Петруха в этот раз не соврал.

На сладенькое прибыли девки…

И так сладко рядить победу,

Словно девушку, в жемчуга,

Проходя по дымному следу

Отступающего врага.

Николай Гумилев

Сектор просматривался отлично.

Филипп не зря старался, придирчиво выбирая место для огневой точки. От вершины холма, где он обосновался в трехметровом окопе полного профиля, скрытом густыми кустарниками, до грязноватой дороги, по которой погонят навстречу судьбе хонсаков, простирался пологий открытый участок. На нем торчали невысокие холмики муравейников и несколько полусгнивших пеньков. Пеньки носили следы топора. К высохшему стволу одинокого дерева с отвалившейся корой и обрубленными сучьями стояли, аккуратно прислоненные, связанные лыковой веревкой прямые жерди разной длины.

Жерди были разобранным на зиму стожаром, а участок с пеньками – сенокосным угодьем. Не самым, наверное, лучшим, но зато достаточно большим.

За спиной Филиппа трепетали листочками толстенные осины – целая роща древних красивых деревьев.

На сей раз задача, поставленная перед Легионом, была далека от абстрактной защиты долговременных интересов Терры. Хонсаки намеревались вторгнуться в мир, уже населенный разумными существами. Людьми, если быть точным. Полные генетические двойники земного человечества – жители страны, называемой ими Онуиса Дабаг, – находились в самом начале пути к вершинам цивилизации. Сколько-нибудь значительными городами Дабаг похвастаться пока не мог, а примитивное земледелие осуществлялось общинами, отношения внутри которых недалеко ушли от родоплеменных.

Под пятой суровых завоевателей-негуманов закат культуры дабагцев в течение ближайших лет (а то и месяцев) был делом предрешенным. Откупиться чем-либо не представлялось возможным, а сопротивление отлаженной военной машине хонсаков только растянуло бы агонию.

Очевидно, так все и было бы… если бы не своевременное пришествие спасителей.

В лице Легиона Больших Братьев, разумеется.

План же рачьего вторжения в Дабаг своей простотой и оригинальностью мог порадовать и весьма искушенного стратега. Хонсаки продемонстрировали, что многолетняя война пошла на пользу их ратной мысли: ими готовилась к осуществлению необычная атака – через несколько каналов одновременно. Вероятно, хонсаки провели и кое-какую разведку: каналы были выбраны лишь те, выходы из которых максимально близко прилегали к населенным пунктам Дабага.

Анализ, господа! В том числе – психологический. Защищая аборигенов, Легион не решится разворачивать полный комплекс перфораторов, способных превратить подзащитных в бездомных странников по чужим мирам. Да и то – каликами перехожими, как заранее известно, станут лишь немногие счастливцы, что не превратятся в кровавый фарш, смешанный с обломками собственных жилищ и прочими предметами материальной культуры, а будут бережно выдавлены вслед за хонсаками в сопредельные пространства.

На счастье генштаба Легиона (а более того – на счастье аборигенов), хонсаки не ведали, что каждый их шаг тщательно отслеживается и что на свете давным-давно существует комплекс мероприятий, называемых эвакуацией.

Благополучно заснувшие жители нескольких заочно приговоренных хонсаками земледельческих общин вместе со скотом, запасами продовольствия и домашним скарбом были вывезены в безопасные районы; зато оккупантов ждал неприятный сюрприз. Командование Легиона решило преподать наконец обнаглевшим хитрецам жестокий урок.

Силы вторжения подлежали полной ликвидации.

* * *

Бойцы восемнадцатой базы заняли участок неподалеку от убогой деревеньки, состоящей из десятка обмазанных глиной домишек.

Некоторое время назад Филипп заглянул в этот бесплатный музей под открытым небом.

На полчаса, не больше, – напутствовала его Василиса. Обернусь за пятнадцать минут, – твердо уверил строгую кураторшу Филипп.

Справедливости ради следует отметить, что более всего им руководила не любознательность, а некоторый меркантильный интерес: он решил прихватить на память пару-тройку сувениров. Мародером он себя не считал. Деревеньке-то один черт каюк! Однако единственным его приобретением оказалась расколотая тростниковая дудочка. Не считая массы впечатлений, само собой.

Стены домишек, изготовленных дабагцами из двух слоев плетенных из ивовых прутьев панелей, выглядели вполне основательно. Пустота между панелями была заполнена просушенной и тщательно размельченной древесной корой. Эта своеобразная термоизоляция с задачей сбережения тепла справлялась, должно быть, не так уж плохо. Крыши домов покрывались берестой, а окна затягивались чем-то вроде бычьего пузыря. Плетеные двери, обшитые шкурами, висели на ременных петлях, застеленные соломой земляные полы вовсе не казались грязными, а скудная деревянная мебель радовала глаз пропорциональностью. В хижинах присутствовали объемистые глинобитные очаги, а вот до сооружения дымовых труб дабагцы еще не додумались. Домашний скот аборигенов жил тут же – бок о бок с хозяевами. Для него в хижинах были отгорожены небольшие закутки возле входа. Над деревней витал крепкий дух конюшни.