— Да прекратите вы это! — выкрикнул граф, морщась от ослепительно-яркого красного света. — Немедленно прекратите!

— Что? — я моргнула, удивленная непривычной эмоциональностью в его всегда спокойном голосе.

— Это, — пальцы графа стиснули мои предплечья. Крылья аристократического носа дернулись, как будто прикосновение к обнаженной коже обжигало, но лорд Хенсли не ослабил хватки. — Магию, — повторил он уже мягче. — Вы себе вредите. Пожалуйста, успокойтесь, я вам верю.

А потом случилось и вовсе немыслимое — сильные ладони скользнули по спине, привлекая меня к жилистому телу. Лорд Хенсли сжал меня в объятиях, крепко и одновременно бережно. Камень силы, зажатый между нашими телами, пульсировал, как живое горячее сердце.

Тук-тук.

Тук-тук.

— Эверли, — выдохнул граф мне в макушку. — Успокойтесь. Я вам верю. Верю, — пальцы коснулись затылка, зарылись в волосы, едва ощутимо массируя кожу. — Тише, тише. Вот так…

Тук.

Тук.

Огонь притих, словно кристалл, как живое существо, подстраивался под ровное биение чужого сердца. И вместе с алым жаром вытекала из тела сила, державшая меня на ногах, позволявшая говорить, ходить, думать…

— Но лорд Голден… Лоррейн… — в отчаянии я потянулась за ускользающими языками кровавого пламени, нo в сильных руках лорда Хенсли было так надежно и спокойно, а голос звучал так ласково и уверенно, что я… не смогла… — Нужно…

— Я разберусь, — объятия стали крепче. — Все будет хорошо, Эверли. Я найду Лоррейн. Но сначала я должен позаботиться о вас.

— Нет… нет… — сознание уплывало, мысли путались. Огонь затухал и вместо него возвращался иной жар, лихорадочный и липкий. — Лорри… и Голден…

— Я все понял, — донеслось до меня как сквозь вату. — Понял. Успокойтесь. Вот так.

— Коул…

— Все будет хорошо, Эверли. Все будет хорошо.

И я поверила. Почему-то поверила. Прижалась щекой к прохладному шелку рубашки, закрыла глаза.

Сияние погасло.

Я всхлипнула.

И вдруг поняла — все.

Больше я ничего не смогу — ни говорить, ни шевелиться, ни думать. Я отдала себя без остатка, до последней капли. Кровавый огонь ушел, оставив внутри лишь тлеющие угли.

Я рвано выдохнула.

— Эви?..

Дальнейшего я не слышала. Тело, наполненное жаром, обмякло, безвольно оседая в крепких объятиях. Тревожно зазвонил колокольчик. Голос, полный волнения, затребовал лекаря. Комната вмиг наполнилась шагами, под веками заметались огни.

Но все, что имело сейчас значение, были сильные руки, прижимавшие меня к широкой груди, тихий шепот и прохладное прикосновение губ ко лбу, ненадолго унявшее лихорадку и боль. Я улыбнулась, проваливаясь в забытье.

«Эви…»

Вот бы услышать еще раз, как он говорит это. Тихо, чувственно, волнующе…

Как же хорошо…

«Эверли».

«Эви…»

Мне казалось, я слышала тихий голос, зовущий меня в мир живых. Чувствовала сильные пальцы, сжимавшие мою безвольную руку, легкое дыхание, чужое тепло возле бедра, ощутимое даже сквозь плотную ткань рубашки и несколько одеял. Кто-то был рядом, всем сердцем желая, чтобы я очнулась. Родной, близкий, желанный…

— Эви…

Ласковое прикосновение ко лбу, выбившаяся прядь, заправленная за ухо. Разговоры, разговоры, разговоры — «она совершенно истощена», «нужно время, организм ещё недостаточно восстановился», «не стоит беспокоиться, милорд, в столь юном возрасте негативные последствия минимальны». Οтчего-то было приятно знать, что кому-то небезразлична моя судьба.

«Эви. Эви…»

Я улыбнулась призрачному голосу.

И открыла глаза.

Никого.

Я была совершенно одна в незнакомой спальне. Из высокого окна, занавешенного тонкими шторами, лился мягкий рассеянный свет. На стенах блестели золотом дорогие рамы картин. Благоухали цветы, украшавшие прикроватный столик, заставленный склянками, бутылочками и баночками. Под парадным портретом незнакомой статс-дамы чернел за позолоченной решеткой потухший камин. У закрытой двери на стуле белели забытые кем-то пяльцы.

Балдахин кровати был поднят. В изножье лежал вязаный плед, а перина, огромная и широкая, была мягкая, точно облако. И лишь одна деталь в богато обставленной спальне казалась инородной и лишней.

Я.

Что я здесь делала — в чужой постели на тонких шелковых простынях среди богатства и роскоши, достойных, по меньшей мере, баронессы Вудверт?

И тут память вернулась ко мне — обрушилась на плечи невыносимой тяжестью.

Ночной сад. Поиски Лорри. Встреча с герцогом. Бегство. Погоня. Мэрион. Граф Хенсли…

Я бросила взгляд на окно и чуть не задохнулась от ужаса. Сквозь полупрозрачные шторы ярко синело полуденное небо.

— Лорри!

Где она, как она, что с ней?

Я дернулась, приподнимаясь на локтях — и тут же со стоном упала обратно в облачные объятия перины. Перед глазами запрыгали черные точки, приступ дурноты сдавил грудь. Тело не слушалось, голова раскалывалась на части.

Упрямо сжав губы, я попыталась снова.

И снова.

Сесть удалось с четвертой попытки. Вцепившись в край прикроватного столика и тяжело дыша сквозь стиснутые зубы, я опустила на пол сначала одну ногу, затем вторую. Оперлась на столешницу, пошатнулась…

— Миледи, что вы делаете?

От неожиданности пальцы ослабли, и я бессильно упала обратно на подушки. В дверях спальни замерла служанка — незнакомая миловидная девица в белоснежном переднике. При виде меня она заохала, едва не выпустив из рук поднос с кувшином воды и полотенцем для обтираний.

— Нельзя же так, миледи, — опустив тяжелую ношу на стул, она подлетела ко мне и, обняв за плечи, попыталась уложить обратно в постель. — Доктор и его светлость велели вам лежать и набираться сил. Так что если нужно чего, миледи…

— Я не леди, — странное, неуместное обращение и едва прикрытая насмешка в голосе девицы выбили меня из колеи.

— Были такие слухи, — фыркнула служанка. — Но его светлость приказал обращаться к вам только так и исполнять малейшую вашу прихоть.

— Εго светлость?.. Лорд Хенсли?

— А кто же еще? — девица хихикнула. — Жених ваш. Будто не знаете.

Жених?

Подтверждение нашлось сразу же, не пришлось даже расспрашивать насмешливую служанку. Безымянный палец правой руки украшало кольцо — изящный золотой ободок с россыпью мелких бриллиантов и сиреневым сапфиром в центре, напоминавшим об аместистовом взгляде графа Хенсли и чарах мастера над разумом.