До встречи с ресурджентами оставалось не так много времени. Ты посмотрел на Фантина и Малимора — те отвели глаза: конечно, эта ноша — только твоя, твоя и более ничья, и ты знал, как оно будет.

Так оно и было.

Милосердные яды не годились (она ведь уже и так мертва!), пришлось одолжить у Фантина его поясной кинжал.

Последними ее словами было: «Спасибо, мессер…»

О теле позаботился Малимор с другими пуэрулли: незаметно вынесли и похоронили; детей вы с Фантином забрали в свою комнату.

Ты выполнил обещание, данное ей. А сегодня выполняешь еще одно, данное себе.

Жаль, что нельзя спросить у наставника о том, неужели это было так необходимо — все лишения, страдания и боль, неужели без них чудо было бы невозможно, неужели оно — лишь закономерный результат страданий, крови, горестей?!..

Ночь укутывает монастырь в черную, прохладную ризу, набрасывает на белый купол церкви непроницаемый клобук, прячет звезды за набежавшими облаками. Ночь и сад, и падре Тимотео ждут ответа — и Обэрто вдруг понимает, что прав был дважды покойный синьор Аральдо Аригуччи. Наступает время взрослеть. Время находить ответы самому, без помощи наставника.

В воздухе еще дрожит тень слов падре Тимотео: «Закончим, если тебе нечего мне больше сказать».

— Только одно, — хрипло произносит магус. — Спасибо за все, отче. Я не забуду…

— Поблагодаришь меня через год, — бросает человек с повадками волка — и, кивнув на прощание, направляется к трапезной, чтобы присоединиться к ужинающим братьям. — Да, — добавляет он, — завтра тебе надлежит покинуть обитель. Для мирской жизни я назначаю тебе фамилию Пандорри, «синьор Обэрто Пандорри, практикующий магус» — как полагаешь, звучит? Впрочем, все равно, бумаги уже готовы, можешь забрать их хоть сейчас. Я велю фонарщикам, чтобы на всенощную и утреню тебя не поднимали — однако изволь до всеобщей мессы уехать из монастыря. Жду тебя через год с докладом, раньше не смей являться. — И он уходит по тропинке в сторону трапезной, властный, уверенный в себе, не привыкший выслушивать отказы.

Обэрто остается в саду один. Запрокинув голову, он глядит на небо, где тучи на мгновение разошлись и звезды пока еще светят, пока еще радуют глаз.

Из монастыря он уедет спустя полчаса. Привратник распахнет калитку и будет смотреть вслед одинокому всаднику, пока тот не скроется в чернильной, вязкой тьме и даже цокота копыт не станет слышно, — только тогда на калитку изнутри ляжет засов и все вокруг наконец погрузится в недолгий, но сладостный сон.

Киев, июль 2003 — январь 2004 г.

И еще несколько слов.

Ни одна из моих книг не была бы написана, если бы не помощь моих друзей и знакомых. Рискуя кого-нибудь не упомянуть, я все же хочу поблагодарить за поддержку и понимание: Владимира Бычинского, Кайла Иторра, Надежду Кудринецкую, Михаила Назаренко, Дашу Недозим и Наталью Тарабарову.

Особая благодарность — Андрею Валентиновичу Шмалько за консультации по историческим реалиям описываемой эпохи.

Разумеется, Италия «Магуса» в какой-то степени альтернативна по отношению к той Италии XV столетия, которую знаем (или думаем, что знаем) мы. Не углубляясь в детали, которые не касаются непосредственно данного романа, позволю себе все-таки упомянуть о некоторых отличиях «магусовой» и «нашей» Италий.

Например, спагетти появились «у нас» значительно позже, равно как и понятия «крестный отец» или «вор в законе». А вот необъяснимые изменения в миграционных маршрутах сельди, наоборот, в «нашей» Италии произошли примерно на четверть века раньше. Также и «мелкий народец» называют здесь пуэрулли, а не пополини (второй термин носит более негативную окраску, поэтому в «магусовой» Италии не прижился).

И разумеется, орден законников и орден Последнего Порога являются не более чем авторской выдумкой. Их устав, мировоззрение и пр. проистекают из тенденций в культуре и в обществе «нашей» Италии XV столетия, но, конечно, с поправкой на некие особые условия развития Италии (да и всего мира) «Магуса».

Поскольку в романе часто встречаются слова иностранного происхождения, мне показалось наиболее разумным большую их часть вынести в отдельный глоссарий.

Искоенне ваш. В. А.

Апокризиарий — монах, раздававший в монастыре главные блюда и пайки.

Багатино (итал. bagattino от bagata — мелочь) — первоначально старое народное название малого серебряного денария (denaro piccolo).

Барджелло — начальник городской стражи.

Ганза — торговый и политический союз немецких городов, осуществлял посредническую торговлю между Западной, Северной и Восточной Европой.

Гонфалоньер справедливости (от gonfalone — знамя) — букв, знаменосец справедливости, возглавлял приорат, осуществляя высшую исполнительную власть в городе, считался также командующим ополчением.

Гроссо (итал. grosso от лат. grossus — большой) — итальянское название серебряного гроша.

Дон (от лат. dominus «господин») — почетный титул духовенства и дворян в Испании и южной Италии.

Манджагверра — сорт вина.

Мессер — официальный титул судьи, юриста; применялся также к знатным лицам.

Мицелий — вегетативное тело грибов («корневая система»), состоящее из тончайших ветвящихся нитей.

Новиций — то есть новичок. В данном случае — тот, кому еще предстоит пройти посвящение и стать равноправным членом ордена.

Подеста (итал. podestà, от лат. potestas — власть) — то же, что градоначальник. В зависимости от законов того или иного города широта полномочий подесты могла быть очень разной.

Пополаны (итал. popolani, от popolo — народ) — горожане, в основном торговцы и ремесленники.

Синьор — обращение к знатным людям (signore — букв, «господин»).

Сьер — обращение к горожанину.

Тамбурин (франц. tambourin) — большой цилиндрический двухсторонний барабан. Высота корпуса свыше 1 метра. Появился в Провансе (Франция) в 11 в., отсюда другое название — провансальский барабан. Исполнители на тамбурине обычно одновременно играли на маленькой (т. н. одноручной) флейте. Применялся в качестве военного инструмента в средневековой Европе.

Фуста — небольшая тридцатишестивесельная галера.

Хольк — трехмачтовое судно, часто использовалось ганзейскими купцами.

Дед мой в молодости то ли услышал от кого, то ли сам видал, как у нас за селом, на холме, под явором, клад закапывали. Место это издавна считалось нечистым. Начать с того, что там когда-то, говорят, было поганское капище, даже жертвы человеческие приносили. Потом идолов выкорчевали, место освятили — да так и оставили. Земля тяжелая, родит плохо, к тому же истории разные про холм бытовали меж людьми. Я и сам, еще мальцом, один раз видал, как там ночью алые огоньки плясали, а многие ведь будто видели и силуэты — словно ходил кто безлунными ночами, высокий, страшный.