Вначале я подумал, что раз Лав с Кубы, то по-английски соображает туго, но потом понял, что он говорит только тогда, когда без этого действительно не обойтись. Высокий, тощий, с бородой, которую он то и дело скребет, а черные кудрявые волосы для врача слишком уж длинноваты. И чем-то похож на Че Гевару, который тоже был врачом. С той разницей, что Доктор Лав пытался убить его как минимум четырежды. «Этот маленький maricуn, этот маленький putito даже не кубинец»[91], – повторяет Лав, когда я указываю, что ведь они оба были медики и оба сменили свое мирное поприще на оружие. Частично меня к этому человеку влекла любознательность. «Как так, вместо спасения человеческой жизни перейти к ее отнятию?» – допытывался я. Доктор Лав мне на это невозмутимо отвечал: «Врачи тоже отнимают жизни, hombre[92]. Еще как отнимают. Каждый, язви его, день». Когда Питер Нэссер привез его ко мне, то сказал: «Этот человек выведет тебя на совершенно новый уровень».

Во как. Луис Джонсон пытался втолковывать мне внешнюю политику с эдакой заунывной протяжностью, с какой говорят белые, когда думают, что ты по тупости своей не догоняешь. Доктора Лава Луис Джонс знал потому, что они оба были в Заливе Свиней – мелкая показушная попытка Кеннеди оттяпать Кубу, которая оплеухой шлепнула по мордасам всему миру. Для Доктора Лава Залив Свиней – это примерно то же, что для меня шестьдесят шестой год. Я смотрю на него и знаю. Спустя какое-то время Джонсон с Нэссером уходят (Джонсон хочет отведать суп из бычьих херов, после которого, по словам Нэссера, на жену набрасываешься, как раненый, и шпаришь ее, как шестнадцатилетний). А кубинец остается. Протягивает руку и говорит мне:

– Луис Эрнан Родриго де лас Касас. Хотя все меня зовут Доктор Лав.

– Почему?

– Потому что контрреволюция, hermano, это акт любви, а не войны. А я здесь для того, чтобы тебя кое-чему подучить.

– Да я уж от Джонсона достаточно подучился. И послушай, какая такая муха жалит вас в жопу, что вы все время думаете: черные настолько тупы, что их нужно чему-то обучать?

– Уау, muchacho, я не хотел тебя обидеть. Но ты ведь тоже меня обижаешь.

– Я обижаю?.. Да я даже не знаю, как тебя звать.

– Вот видишь. Не знаешь, а уже валишь меня в одну кучу с americano. Я это по твоему лицу вижу.

– Вот как? Значит, сюда вы добирались разными автобусами?

– Hermano, это из-за такого человека, как он и подобные ему, мы просрали Залив Свиней. Из-за него и всех тех тупых факеров-янки, которые присовывали к этому свой нос. Так что не путай меня в них.

– С ними.

– А, ну да.

– Тогда что у тебя ко мне за дело? Чем хочешь козырнуть?

– Ты слышал о таком Карлосе Шакале?

– Нет.

– Забавно. А он о тебе слышал. Он здесь давно уже хоронится, с той самой поры, как говно стало течь по-крупному, как тут у вас говорят, из-за… фиаско с ОПЕК. Даже, я уверен, кое-кого из ваших баб потягивает. И вот я его кое-чему обучил, потому что, по правде сказать, террорист из него как из говна пуля. Что ни школьник-католик, то непременно грезит быть революционером. Меня от этого аж мутит.

– А ты в самом деле доктор?

– Тебе плохо, hombre?

– Нет. Ты по разговору не похож на кубинца.

– Свое обучение я проходил в Осло, muchacho.

– Ты видишь где-то здесь мальчиков?

– Ха. Моя ошибка. Pero todo es un error en este paнs de mierda[93].

– Ошибка эта в пару раз меньше того дерьма, что сейчас творится в стране, из которой пришел ты.

– їPor Dios, hablas espaсol?[94]

Я киваю: «Да».

– А hombre из ЦРУ, по-твоему, об этом догадывается?

«Нет», – даю понять я.

– Хочешь кое-что услышать? Только сделай вид, будто ты глухой, все понимаешь, но глухой.

– їLouis, por quй me has sacado de mi propio jodido paнs para hablar mierda con ese hijo de puta?

– Luis, Luis, nada mбs ensйсale al negrito de mierda alguna boberнa como una carta bomba. O prйstale el libro de cocina del anarquista, quй sй yo. Йl y sus muchachos son unos comemierdas, pero son ъtiles. Por lo menos por ahora[95]. Он говорит, Джоси, что ты ему нравишься.

– Не знаю. Особого дружелюбия я в нем что-то не замечаю.

Доктор Лав смеется. Эдак смотрит и улыбается.

– Всегда полезно знать, кто твои друзья, не правда ли? – спрашивает он. – Ты, кажется, спрашивал, чем я хочу перед тобой козырнуть? Изволь. Давай завтра встретимся в бухте Кингстона, и я все тебе покажу, друг мой.

– Со стороны ЦРУ я привык к разным фокусам.

– Меня ЦРУ не посылало, amigo. Я прибыл с приветом от Медельина.

Это было как раз перед рождественскими праздниками, после целого года беспредела, который творили по всему Кингстону ублюдки от ННП. На следующее утро мы с ним договорились встретиться в бухте Кингстона, в даунтауне возле доков. Утро выдалось ленивым, народа вокруг почти не было, только машины стояли в ряд вдоль дороги, которая опоясывала бухту. Видимо, народ работал спозаранку – я не припомню, чтобы кто-то оставлял тут свои машины с вечера; да и забавно, если кто-то решил, что оставлять их в этом месте Кингстона надежнее всего. А что еще забавнее, кто-то здесь по-прежнему жил и даже чувствовал себя неплохо. Кубинец все не появлялся, и я уже начал подумывать, что он меня разыграл. Но что гораздо хуже, я находился в даунтауне без поддержки на территории, где до сих пор шлялись бандюганы Бантин-Бэнтона. Внизу, у бухты, почти все строения смотрелись как в сериалах про Нью-Йорк. «Банк Ямайки», «Банк Новой Шотландии», два отеля, явно в надеждах на иную участь Кингстона, пока его не оседлал Мэнли со своей социал-коммунистической хренью. В общем, я и не заметил, как Доктор Лав приблизился сзади и постучал мне легонько по плечу. Когда я в прыжке обернулся, он приложил палец к губам, призывая соблюдать тишину, а сам при этом все улыбался. Волосы у него были завязаны в пучок, на глазах темные очки, а на самом майка с надписью «Привет, Сквоттер».