Ташкина соседка хлопочет на веранде. Машет мне оттуда, но я и сам скачу галопом на дивный кофейный аромат. Понимаю, что она его ВАРИТ! Не верю собственной удаче: я-то думал, что меня сейчас будут пичкать какой-нибудь растворимой бурдой, но даже такой печальный расклад был готов принять с благодарностью. А уж теперь-то… Усаживаюсь на табурет, получаю необъятную чашку цвета небесной лазури с небольшой трещинкой на позолоченной ручке. Из такой, конечно, не кофе бы пить, а компот. Ну да где наша не пропадала!

– Кофе вроде бы удался. Только сервиз у меня дачный, – смеется моя благодетельница, придвигая к себе пиалу, расписанную маками. – Знаете, что такое дачный сервиз? Это посуда, которую невозможно терпеть дома, но все еще жалко выбросить… Давайте-ка сюда ваши бананы. Я их обожаю, но сама не покупаю никогда. Слишком калорийная пища. Но если уж вы их принесли, я отказываюсь отвечать за последствия…

Она ловко, как ученая обезьянка, чистит банан и с удовольствием его ест. Я маленькими глотками пью кофе и уже планирую попросить добавку: чашка-то велика, но наполнена хорошо если на четверть. Да и напиток не тот, чтобы ограничиться одной скромной порцией…

– Да, надо ведь познакомиться, – спохватывается моя новая знакомая. – Меня зовут Мила, Людмила Исаевна; впрочем, меня все зовут Милой. Даже мои дети и внуки.

Сообщаю свои паспортные данные. Понимаю, что это только начало: за божественный утренний эликсир надо платить информацией. Что ж, я готов. Придумаю что-нибудь. Скажу, что я – дальний родственник Ташкиного мужа. Из меня выйдет отличный двоюродный племянник, таких типичных двоюродных племянников еще поискать!

– Вы купили дачу покойных Тиньковых? – любопытствует Мила. – Или просто сняли на месяц?

– Почему «покойных»? – переспрашиваю осторожно. – Я знаю, что Вера Федоровна умерла в прошлом году. Но мужа у нее, кажется, не было. Или был?..

– Мужа не было, – горестно кивает Мила. – Только дочка. Та еще три года назад умерла. Вы не знали? Такая красивая девочка! Такое несчастье, она как раз только-только замуж вышла, жизнь, можно сказать, началась… Вера тогда постарела буквально за день: утром ей сказали, а вечером по саду уже бродила седая старуха. А ведь она на два года моложе меня была… Потом уже видно стало, что не жилица. Моя старшая, Оленька, на нее посмотрела, сказала: двух лет не протянет. И оказалась права… Вы дачу-то у ее сестры покупали? Или у Виктора? Не знаю, как они там наследство поделили…

– Я… да, я с Виктором… С Наташиным мужем, – лепечу что-то невразумительное, лишь бы не молчать.

– И он вам не сказал, что у него жена умерла? – Мила неодобрительно качает головой. – Ну да, он не любит о ней говорить. До сих пор себя винит. Не уехал бы тогда в командировку, было бы кому «скорую» вызвать, глядишь, и спасли бы… Да только никто не виноват. Он – мужчина, ему сам бог велел работать, а не дома сидеть. Да и дома мог бы проспать, ничего не услышать. Уж кому что на роду написано…

Она что-то еще говорит про судьбу, от которой не убежишь. Но я почти не слушаю. Ее наивный фатализм не даст мне ответа ни на один из вопросов. Кто, черт побери, привез меня вчера на эту дачу? Чьими жалобами на жизнь я закусывал хвойный аромат джина и хининовую горечь тоника? Чьи острые коленки упирались мне в живот, когда я спал на узкой тахте? Что вообще происходит?!

Стараюсь вести себя так, словно бы ничего не случилось. Надеюсь, что мой потерянный вид сойдет за печаль. Не улыбаться же до ушей, когда тебе рассказывают о мертвых владелицах дома, в котором ты провел ночь… За умелую имитацию скорби получаю еще одну порцию кофе. Это спасает мой рассудок: невозможно сойти с ума за чашечкой кофе, раскуривая первую утреннюю сигарету да еще и прикидывая, не рассердится ли на меня хозяйка веранды, у которой я забыл спросить разрешения.

Мила не рассердилась. Но диалог наш агонизировал: после рассказа о покойницах она сочла своим долгом печально умолкнуть, мне же, понятно, было не до разговоров. Я спросил, как проехать в центр, получил вполне внятные разъяснения, поблагодарил за кофе и распрощался.

«Скорее отсюда! – думал я, спускаясь в сад. – Сейчас сяду в машину и попробую сделать вид, будто только что приехал в город. Словно бы вчерашнего дня вообще не было. Невелика потеря, этот самый вчерашний день…»

…когда умирает старая ведьма-босоркань…

Навстречу мне по садовой тропинке идет женщина в ярко-красных джинсах и алом замшевом жилете, надетом прямо на голое тело. Лямки тяжелого рюкзака натирают нежные плечи, по вискам стекают тонкие струйки пота. Копна рыжих кудрявых волос, темные глаза, затейливые спирали веснушек, высокие скулы, маленький бледный рот – удивительное лицо. Такое, однажды увидев, не скоро забудешь. Вот и я, кажется, уже видел ее однажды – но где, когда?

– Так, – она говорит очень тихо, почти не размыкая губ. – Я тебе гадала, помню. Очень хорошо. Я маме продукты привезла. Сейчас отдам и поедем в город. Вместе. По дороге поговорим. Это ведь твоя «Нива» в соседнем дворе? Вот и жди меня там.

Я не успеваю ответить, а она уже поднимается на веранду. Вот такие, значит, дочки у симпатичной тетушки Милы. Никогда бы не подумал…

Машина раскалилась на солнце до состояния геенны огненной. Опускаю все окна, включаю вентилятор и дезертирую в тень. Растягиваюсь на траве под жасминовым кустом. Закрываю глаза. Единственное, что я могу сейчас сделать, – постараться не мешать тому, что происходит. Все равно оно уже начало происходить, теперь не остановится, пока не доберется до последнего жеста. Так что лучше бы мне не сопротивляться.

Там, под кустом, меня и нашла гадалка Олла.

– Машина уже остыла – более-менее, насколько это вообще возможно. Поехали.

– Я уже понял, кто ты, – говорю, поднимаясь. – И это, пожалуй, единственное, что я понял.

– Сейчас расскажешь, – кивает она. – Я и сама вижу: что-то тут не так… Маме ты понравился. «Такой хороший мальчик!» – Олла скорчила умильную рожицу и на мгновение стала похожа на мать. – Хороший-то хороший, только вряд ли «мальчик». И вряд ли настоящий, как я понимаю.

– Да нет, вполне настоящий. Ну, был я когда-то призраком, так что ж теперь, вешаться в сортире? Мало ли, кто кем когда-то был…

– Хорошо излагаешь. – Олла смеется, показывая мелкие острые зубки. – Давай, выезжай за ворота и сразу направо. Как отсюда выбираться, ты, конечно, не помнишь?

– Странно было бы, если бы я помнил. Учитывая, что я приехал сюда ночью, и дорогу мне показывала женщина, которая, как теперь выясняется, умерла три года назад… Кстати, никогда не знал, что вы с Ташкой соседки по даче.

– Не мы, а наши мамы. Впрочем, именно тут мы и познакомились… Так, говоришь, она тебя сюда привезла? А утром ты проснулся целехонек, а рядом – никого? Очень странная история. Можешь рассказать подробно и по порядку?

Рассказываю подробно и по порядку. Спидометр отсчитывает не то проеханные метры, не то произнесенные слова. Я стараюсь ничего не упустить. Даже про «вьетнамки» Ташкины рассказываю. Забитые ею папиросы на пальцах подсчитываю. И, конечно, особое внимание уделяю ее нытью.