— О, мой любимый! — воскликнула Розамунда, желая хоть как-то утешить Патрика. — Мне так жаль!

— Возвращение сюда оживило мою память и боль тех лет, — с грустью проговорил граф. — Если бы только я мог узнать, что с ней случилось! Что она жива. Что ее не обрекли на унижения и муки. Мой сын все еще продолжает поиски. Нам известно, что ее продали на большом невольничьем рынке в Кандии посланцу турецкого султана. Себастьян отправил одного из своих кузенов с приказом выкупить ее, хотя сам в то время уже вел переговоры с Тулузой, предлагая им выдать одну из принцесс за своего сына. После этого уже не могло быть и речи о том, что моя дочь все-таки станет женой Рудольфо. Все, чего я хотел, — это вернуть дочь. Но мы ее потеряли, и я не могу простить ни герцога, ни его сына за то, что случилось. Хотя сам герцог еще имеет понятие о фамильной гордости и чести, однако его слабовольный сыночек так и не отважился в ту ночь помешать похитителям. И я не отдавал себе отчета в том, что даже через столько лет во мне по-прежнему живут обида и гнев.

— И ты бы не вспомнил о них, — вставила Розамунда, стараясь побыстрее увести графа с площади, — если бы не приехал сюда вновь, Патрик. Что было — то прошло, любовь моя. — Они свернули в одну из улочек, ведущих к шотландскому посольству. — И какую бы боль ни причиняла тебе память, ты обязан быть верным присяге своему королю. Делай, что должен, и мы уедем отсюда.

— Но отъезд из Сан-Лоренцо приблизит нашу разлуку! — со стоном произнес Патрик.

— Ты мог бы вернуться со мной во Фрайарсгейт, — заметила Розамунда. — Твой сын вполне справится с управлением Гленкирком. Побудь со мной, Патрик. Тебе понравится Фрайарсгейт. Мое озеро укрыто в долине между горных отрогов. На лугах пасутся стада овец и коров. Это мирное, уютное место, и я постараюсь подарить тебе толику этого мира, любимый. Ты потерял свою дочь, но у меня подрастают три девочки. Они полюбят тебя, Патрик. И никто не заставляет тебя навсегда отказаться от своего Гленкирка. Ты волен вернуться когда захочешь, и кто знает — может, однажды я захочу вернуться с тобой. Но когда ты сделаешь все, что должен, ради блага Шотландии, ты вернешься со мной во Фрайарсгейт.

Они поднялись на вершину холма, где располагалась посольская вилла. Граф остановился.

— Да, я мог бы поехать с тобой, — задумчиво проговорил он, всерьез обдумывая сказанное Розамундой. — Но выйдешь ли ты за меня?

— Нет, — решительно ответила Розамунда. — Наша любовь и привязанность не нуждаются в том, чтобы их скреплять узами брака. И я боюсь, что это может не понравиться твоим сыну и невестке. Тебе вовсе ни к чему портить с ними отношения из-за меня. Будет гораздо проще, если все станут считать, что ты просто живешь у меня в гостях. Или я у тебя.

— Я действительно не прочь вернуться с тобой во Фрайарсгейт, — все так же задумчиво продолжил граф. — Мне не обязательно все время безвылазно сидеть в Гленкирке.

— По-моему, нам пока не время расставаться, — сказала Розамунда.

— По-моему, тоже, — согласился Патрик.

— Значит, будем считать, что мы договорились. Ты вернешься со мной во Фрайарсгейт после того, как явишься ко двору и доложишь королю о результатах своей миссии.

— Договорились, — согласно кивнул граф.

Несколько дней Патрик и Розамунда предавались любви и развлечениям, а делами не занимались. Наконец Патрик решил, что пора нанести визит художнику. Подъехав верхом к вилле, которую занимал венецианец, Розамунда распрощалась с графом и одна вошла внутрь, где ее встретил рослый лакей.

— Передай маэстро, что пришла леди Розамунда Болтон. Он обещал показать мне свою мастерскую, — приказала она.

Слуга с поклоном удалился, а вернувшись через несколько минут, поклонился еще ниже и сказал:

— Если госпожа соблаговолит проследовать за мной, я отведу ее к маэстро!

Лакей проводил Розамунду в просторную, полную воздуха и света комнату, где Паоло Лоредано занимался живописью. Он как раз делал набросок весеннего пейзажа, открывавшегося прямо из окна. Венецианец был одет в темные бриджи и чулки, а когда повернулся к Розамунде лицом, то она увидела, что его рубашка широко распахнута на груди. «Внешне он выглядит довольно мужественно и привлекательно», — отметила про себя Розамунда.

— Мадонна! — с жаром воскликнул венецианец и, театральным жестом отшвырнув в сторону кисть, взял обе руки Розамунды в свои и поцеловал.

— Доброе утро, маэстро, — ответила Розамунда, мягко высвобождая руки. — Так вот, значит, как выглядит мастерская художника! И как вам удалось так все захламить? Вы же провели в Сан-Лоренцо меньше недели! — смеясь, пожурила она венецианца при виде царившего в мастерской беспорядка.

— Зато я точно знаю, где у меня что лежит! — попытался оправдаться Лоредано. — Карло, сию же минуту подай вино и бисквиты! — приказал он слуге, затем взял гостью за руку и подвел к большому креслу с высокой спинкой. — Присядьте, мадонна! Я немедленно начну делать наброски вашего портрета!

— Но я все еще не дала согласия позировать вам, маэстро! — возразила Розамунда, на этот раз с трудом высвободив руку из цепких пальцев венецианца. — Скажите лучше, здесь уже успела побывать баронесса?

— Вы ревнуете, мадонна? — удивился Лоредано.

— Нет, маэстро, потому что мне не к кому ревновать, простое любопытство.

— Ах, мадонна, вы разобьете мне сердце! — театрально воскликнул художник. — Я это предчувствую! У меня очень сильная интуиция!

Теперь настала очередь смеяться Розамунде.

— Что-то подсказывает мне, что вы ужасный притворщик, маэстро! — дразнящим тоном проговорила она.

— Вы явились, чтобы мучить меня, мадонна? — спросил венецианец, изобразив на лице непереносимую муку.

— Я явилась, чтобы посмотреть на вашу мастерскую и решить, будет ли мне приятно вам позировать, — кокетливо отвечала Розамунда.

— И что же вы решили? — встрепенулся венецианец. — Ах, вот и Карло. Поставь поднос и убирайся, — торопливо приказал он лакею. — Как я буду ее охмурять, пока ты болтаешься под ногами? — добавил он уже по-итальянски.

— Si, maestro! — ответил Карло и мерзко осклабился.

— Что вы ему сказали? — спросила Розамунда. — Я только начинаю учить ваш язык и еще не все понимаю.

— Я сказал ему, чтобы он убирался и не мешал мне заняться с вами любовью, — откровенно признался Лоредано и в ту же секунду сильным рывком выдернул Розамунду из кресла, прижал к себе и страстно поцеловал в губы, одновременно больно стиснув рукой ее пышную грудь.

— Маэстро! — взвизгнула Розамунда, вырвавшись из объятий итальянца. — Что вы себе позволяете? Ведите себя прилично, если не хотите потерять заказ!

— Ты должна быть моей! — вожделенно простонал Паоло и предпринял новую атаку на Розамунду.

Она ловко увернулась и влепила венецианцу звонкую пощечину.

— Как вы смеете оскорблять меня своими выходками, маэстро?!