довольно популярный в определенных кругах. Хозяин и Матильда запретили ему показывать там свое лицо или интерьеры магазина, но иногда ему удавалось тайком заснять какую-нибудь вещь не в себе. Первым делом он продемонстрировал подписчикам собственную «кильку» — на нее, прошедшую через несколько слоев, теперь приходили бессмысленные сообщения непонятно от кого: набор букв, набранный шрифтом, похожим на Zalgo, которым в мемах изъясняются ветхозаветные ангелы. В комментарии слетались конспирологи, горячо соглашались или обвиняли Славика в том, что он намеренно вводит аудиторию в заблуждение: мир не расколотый, а плоский, и сам Славик — иллюминат и скрывает правду. Только вот пользователей ПАВВЛИНа среди этих комментаторов не было. Славик иногда скучал по тому осколку, с пандемией, металлическими шарами и дирижаблем над Кремлем, первому, в котором он оказался после своего родного. Он даже придумал себе интригующую фразу для прощания с подписчиками, позаимствованную из рассказов Матильды:

— И помните: небо врет.

Хозяин вышел на жаркую улочку, когда Матильда уже заканчивала выводить надпись мелом на раскладном рекламном штендере. Он не мог подсчитать количество ошибок, потому что сам пока лишь прилежно изучал этот язык, но заметил главную:

— Здесь пишут в другую сторону, Матильда. Не слева направо, а справа налево. Придется переделывать все сызнова.

— Слушаюсь, Хозяин. — Матильда неловко схватилась за тряпку. — Сейчас исправлю.

— Я же попросил не называть меня больше Хозяином.

— Слушаюсь… Павел!

Или Петр? — мысленно заметался он. Петр да Павел день убавил, столько твердил про себя эту присказку, чтобы хотя бы имя свое не забыть насовсем, — а вдруг в какой-то момент перепутал, и кто он теперь?.. А, в сущности, какая разница? Апекехана. Решено, значит — Павел. Возвращенное имя упало, как камешек на дно иссохшего колодца, и ничем не отозвалось.

Матильда чихнула от меловой пыли и с размаху села на зад — она еще толком не освоилась с новым кадавром. Кадавр был юный, длинноногий, с неожиданно римским профилем, и первое, что Матильда с ним сделала, — выкрасила жесткие кудрявые волосы в рыжий. Боттичеллевский рыжевато-каштановый оттенок локонов настоящей Матильды ей повторить опять не удалось, да и зачем — она сама давно была настоящей, его монадой, его Матильдой, сверкающей искрами, с которой никто не может сравниться.

Он хотел сказать, что она больше не должна его слушаться, что он хочет сотрудничать на равных, принимать и понимать, а не приказывать. Но выходило слишком длинно, да и, как он ни крутил слова в нагретой беспощадным ветхозаветным солнцем голове, все равно это прозвучало бы как хозяйское распоряжение. Ему предстояло не только выучить здешний язык, но и отучиться командовать. Поэтому он полюбовался сизой полоской моря вдали, мысленно одобрил богатый урожай содомских яблок на деревьях у магазина — настоящих, продолговатых и вздутых содомских яблок, никакого больше белого налива на замену — и промолчал.

Примечания

1

Г. Адамович «Без отдыха дни и недели…». В оригинале — «божественный свет».

2

Жизненная сила (лат.).

3

Милое дитя (нем.).

4

Бедное дитя (нем.).

5

Gefunden — «нашел» (нем.).