Леонид на секунду задумался.

– Демьян – мой родной брат, – откровенно объяснил гроссмейстер. – Долгое время мы даже не подозревали о существовании друг друга. Так случилось, что я вырос в приемной семье. В Москву я прилетел, чтобы познакомиться с ним, но у Демьяна случились неприятности, и я посчитал своим долгом помочь. Всего доброго. Выход, надеюсь, найдете? Кстати, номерной знак машины «Рено» удалось выяснить?

– К сожалению, нет, – усмехнулся следователь, некоторое время задумчиво смотрел на Леонида и, не прощаясь, вышел за дверь. А Штерн стек вниз с подоконника и кепкой вытер выступивший на лбу пот. Не хватало ему еще оказаться в тюрьме для полного счастья! Про родство с Демьяном он намеренно все рассказал, чтобы обосновать свою заинтересованность в деле и войти к следователю в доверие, но о похищении Мэрилин ему пришлось умолчать. Как объяснишь, что журналистку похитили, потому что он заложил жизнь хозяйки клуба «Флоризель»? Никак не объяснишь. Однако это роли не играло. Золотникова будут искать как убийцу депутата, а значит, поднимут весь город на ноги – это главное. Найдут Золотникова, найдут и Мэрилин, его будущую жену. Странно, сейчас мысль о скорой свадьбе с этой девушкой не вызвала у него протеста.

– Мэ-ри-лин, – прошептал Леонид, прилег на диван и закрыл глаза. В памяти всплыл день знакомства, аэропорт, запах кофе и сигарет, старый «Рено», проплывающая за окнами туманная Москва. Знакомство с Ольгой Бутырской, визит Мэрилин к ней. Гостиница «Славянская», ресторан, идиотское интервью, клуб «Флоризель», пари, «Красный монах», ослепительная блондинка, любимая сигара Черчилля, дурында в очках… Выходит, Черчилль их сосватал. Как она там, одна, в лапах у наркомана-убийцы, его невеста Мэрилин? У Штерна защемило сердце. Какой же он все-таки эгоист! Все это время он думал только о себе и ни разу не вспомнил о ней, худенькой журналистке с большими синими глазами и симпатичной крошечной родинкой над губой – о своей невесте.

Леонид потянулся к телефону.

– Чижиков, расскажи мне, пожалуйста, о ней, – попросил Штерн, услышав в мембране знакомый голос.

– Она очень хорошая, хоть и дура. Такая же, блин, как ты, – вы станете отличной парой, не сомневайся. А твои хваленые помощники ни хрена не умеют, – сообщил радостно Макс и заголосил: – Живее! Живее обои сдираем, вам тут не профилакторий, понимаешь! Маргарита Петровна, голубушка, ногтями скрести стену не нужно. Бутырский, положите топор! Не повторяйте ошибок Раскольникова! Он горько пожалел о своем проступке, да и бабушек у нас тут не наблюдается в ассортименте. Маргарита Петровна еще молода и свежа, как роза. Да, Маргарита Петровна? Правильно, возьмите табуретку. Что вы, как коза горная, скачете? Поставьте ее к стеночке и… А вот над головой ее поднимать не надо. Не надо ее над головой поднимать. Маргарита Петровна, поставьте табуретку-у-у-у!!!

Штерн тяжело вздохнул и сунул сотовый в карман. Похоже, капиталистом Чижикову побыть пришлось недолго: произошла революция, и возмущенные трудовые массы свергли существующую власть, учинив расправу над эксплуататором, дабы социальная справедливость восторжествовала.

Понедельник, как известно, начинается в субботу. Ильин про это знал всегда, потому что обожал Стругацких, но сегодня он убедился в правильности этого утверждения в очередной раз: отдохнуть в выходные так и не довелось. После разговора со Штерном пришлось ехать снова на квартиру Валетовой и производить там повторный осмотр. Однако никаких намеков, что Золотников знаком с Валетовой, оперативно-следственная группа так и не нашла. Либо Штерн безбожно врал, что сомнительно, либо Золотников после убийства Валетовой тщательно замел за собой следы. Это подтверждал и тот факт, что пальчики, снятые с пульта на квартире потерпевшей, по словам Климова, принадлежали не мужчине, а женщине. По криминалистическому учету они тоже не числились. Значит, кроме свидетельских показаний гроссмейстера, которые только косвенно доказывали вину актера, на Золотникова у следователя ничего не было. Тем не менее Андрей Ильин объявил актера в розыск.

Ближе к вечеру в воскресенье состоялся тяжелый разговор с родителями Валетовой. В день смерти дочери поговорить с ними так и не удалось. Мать слегла с сердечным приступом. Отец впал в транс и не реагировал на вопросы, пришлось перенести беседу на следующий день. Щадя чувства этих людей, Ильин не стал их вызывать в прокуратуру, решил навестить сам, а заодно и посмотреть, в каких условиях выросла Инга.

В квартире родителей Валетовой неприятно пахло сердечными каплями.

– Не разувайтесь, – разрешил Валетов. – В кухню проходите. Говорить с вами буду я. Мать не в себе.

Словно в подтверждение его слов, из комнаты раздался протяжный стон. У Ильина от этого стона сердце зашлось, но Валетов никак не отреагировал, проводил следователя в кухню, указал на табурет и сел напротив. Выпить ничего не предложил, смотрел на следователя сухо и по-деловому. То ли прятал чувства, то ли до сих пор не осознал трагедии.

Кухонька походила на кабинет стоматолога – везде стерильная чистота. Кафель, плита, раковина тщательно отмыты, посуда аккуратно расставлена. В коридоре и прихожей Ильин тоже заметил спартанский порядок, что, впрочем, неудивительно, потому что отец Инги Валетовой был отставным военным в звании подполковника.

– Товарищ подполковник, Константин Макарович, выражаю вам глубочайшие соболезнования…

– Пустое это все, – поморщился Валетов. – Я всегда знал, что Инга плохо кончит. Беспутная она была, сколько мы с матерью в нее вложили, а толку никакого. Верно говорят, что от шлюх шлюхи плодятся. Воспитывай не воспитывай, против генетики не попрешь.

– Инга разве не родная ваша дочь? – растерялся Ильин.

– Приемная, – недовольно сообщил Валетов. – Сестра моя троюродная скончалась от пьянки, прирезал ее очередной любовник, дочка осталась. Инге тогда десять лет было. Родственников, кроме нас, никаких. Девчонку в детский дом определили, но ведь не чужая она нам была. Навещали, гостинцы возили. А она ручки тянет, тянет… – Константин Макарович зажмурился. – Домой сначала стали забирать на выходные. Вела она себя как паинька, слушалась. Матери по дому помогала. Хитрая лиса, втерлась в доверие! Решились в итоге взять девчонку, документы оформили, забрали Ингу.

– Инга – один ребенок в семье?

– Один, своих детей хотели, но не получилось, – развел руками Константин Макарович.

– Имя или кличка Зозулечка вам о чем-нибудь говорит?

– Никогда не слышал.

– Подумайте, Константин Макарович, это очень важно.

– А что думать! Не знаю я никакой Зозулечки, знал бы – сказал. Понимаю, раз спрашиваете, значит, это имеет отношение к убийству Инги.

– Может быть, подруга школьная? – настаивал Ильин.

– Подруга, – с сарказмом сказал Валетов. – Подруг не было у Инги, кавалеры одни на уме. Намалюется, волосищи рыжие распустит – и пошла. Стыдно людям в глаза было смотреть! Ремнем иной раз по заднице проучишь, притихнет на время и опять за свое. Училась, правда, хорошо, ничего не могу сказать. Школу с серебряной медалью окончила нашими стараниями. Сколько денег на репетиторов потратили! Человека из нее хотели сделать. А она, бестолочь, уперлась в театральный поступать! В детдоме у них кружок был художественной самодеятельности. Нас с матерью приглашали тоже. Пьеску паршивую смотреть. «За двумя зайцами», кажется, называлась. Еле высидели, сплошное кривляние. Зрители, естественно, хлопали громко, сердобольные все, бедных сироток решили поддержать. Так Инга наслушалась аплодисментов-то и возомнила, что у нее талант! Бывало, заглянешь в ее комнату, а она рожи корчит перед зеркалом. Пришлось снова дурь из головы выбивать. Выбрали ей с матерью достойный вуз, чтобы на бухгалтера выучилась, и туда определили.