Чешуйчатые панцири обладали большей прочностью по сравнению с пластинчатыми панцирями и кольчугами, поэтому кузнец Микула, знавший в этом толк, спешился и принялся снимать поблескивающий в тусклом лунном свете чешуйчатый панцирь с какого-то убитого ромея.

– Давно мечтал приобрести такой панцирь, – промолвил Микула, когда защитная металлическая рубашка оказалась у него в руках. – Хочу научиться делать такие же панцири. На Руси за них дают большие деньги! Ни за какую кольчугу так много не платят, как за такой ромейский панцирь.

Сказанное Микулой предназначалось Якову Залешанину, который держал за поводья Микулиного коня, покуда кузнец снимал панцирь с мертвеца.

– Тогда уж возьми и шлем ромейский, друг Микула, – сказал кормчий.

– А вот это ни к чему! – отозвался Микула, запихивая панцирь в кожаную торбу, прикрепленную к седлу. – Наши шеломы по прочности нисколько не уступают ромейским, а по весу они даже легче.

– Ну, тебе виднее, – проговорил Яков, зевая во весь рот.

– Что творится, Потаня? – недоумевал Домаш. – Почто крестоносцы рубятся с ромеями? Ведь и те и эти – христиане! И даже союзники против сарацин!

– Видел повозки греческих беженцев по дороге на Царьград? – сказал на это Потаня. – Вот тебе и ответ. Не по-христиански поступают воины германского короля, потому и иссякло терпение у ромеев. Однако, друже, нам это на руку. Из этой распри мы себе пользу выгадаем.

* * *

Взгляд этого человека был полон неукротимой воли. Что-то холодное и проницательное таилось в его серо-голубых глазах, которые могли с одинаковым спокойствием взирать на поверженного врага и на любимую женщину, раскрывшую ему свои объятия. Черты этого лица хранили печать некоего аскетизма. Бледность лба соседствовала со впалыми щеками, усы и бородка не могли скрыть бескровные тонкие уста, нос с едва заметной горбинкой выдавался вперед, подобно клюву хищной птицы. Таков был внешний облик германского короля Конрада.

Король и его свита приняли русичей в большом шатре ранним утром. По всей видимости, у короля и знатных немецких феодалов был военный совет после неудачного сражения с ромеями, когда стража сообщила о четверых странных послах.

После низкого поклона Потаня обратился к королю на немецком языке, которому он неплохо выучился, общаясь в Новгороде с немецкими купцами.

– Мы из славного города Новгорода, что в Русской земле, – молвил Потаня. – Пришли к тебе за помощью, государь. Еще в прошлом году, когда прошел слух, что западные короли собираются в поход на безбожных сарацин, из Новгорода вышла дружина русских крестоносцев во главе с витязем Василием Буслаевым. Прибыли мы на ладье в Царьград прошлым летом, государь. Хотели дождаться германского и французского воинства, чтобы вместе идти в Палестину, ибо мало нас, всего полсотни ратников.

Но случилась у нас беда, государь. Подлые ромеи бросили в темницу Василия Буслаева и грозятся смерти его предать, коль не откажется он от своего обета поклониться Гробу Господню. Надо заметить, государь, что часть нашей дружины в ожидании твоего войска нанялась к ромеям охранять городскую стену. И Василий был с ними.

Помоги, государь, вызволить вожака нашего из беды. Господь отблагодарит тебя за это, и мы в долгу не останемся.

Потаня еще раз поклонился.

Сидевший на походном троне Конрад размышлял несколько мгновений, разглядывая русичей.

Вот король пошевелил левой бровью и спросил:

– Ну а если бы вас было не пятьдесят человек, а пять тысяч, что тогда вы стали бы делать, русич?

– Тогда, государь, мы обошлись бы своими силами, – ответил Потаня. – Так тряхнули бы ромейскую столицу, что об этом и в Европе услыхали бы. Навсегда отучили бы императора ромеев подличать!

Среди приближенных короля, длинноволосых герцогов и графов, прокатился одобрительный шумок. Понравился и Конраду такой ответ Потани.

– Вы настоящие воины, хотя по вам и не скажешь, – промолвил король. – Я буду рад помочь князю Василию, ведь и я дал обет Господу. Я напишу письмо Мануилу и потребую, чтобы он отпустил на волю русского витязя. Мануил доводится мне родственником через свою жену. Он не посмеет отказать мне в моей просьбе.

– Позволь не согласиться с тобой, государь, – с легким наклоном головы возразил Потаня. – Ты – благородный человек и поступаешь по-благородному, но Мануил может казнить Василия и сказать потом, что твое послание запоздало. Поверь, государь, Мануил способен и на такое.

Кто-то из графов воскликнул:

– Посол верно говорит. Мануил негодяй и лжец!

– Мануил не соблюдает договор с тобой, государь, – наклонившись к королю, промолвил одноглазый рыцарь со страшным лицом. – Мануил обязался снабжать наше войско всем необходимым, но греки добровольно не дают нам ничего.

– Мануил довел дело до открытой войны! – выкрикнул еще один рыцарь и выругался.

Конрад задумался. Действительно, от Мануила всего можно ожидать. В таком случае как помочь новгородцу Василию Буслаеву?

– Я все обдумал, государь, – вновь заговорил Потаня. – Осмелюсь посоветовать тебе следующее. Замирись пока с ромеями, плюнь на Адрианополь и выступай, не мешкая, к Царьграду. Разбей стан у западной стены Царьграда, а уж мы поможем тебе проникнуть в Царьград незаметно для ромеев.

Лицо короля просветлело. Оживились и королевские приближенные.

– О, ты говоришь занимательные вещи, русич! – заулыбался Конрад. – Обещаю тебе, если я вступлю в Константинополь, то ни один волос не упадет с головы князя Василия!

– Ты будешь в Царьграде, государь, – твердо произнес Потаня, прижав ладонь к груди.

Военачальники ромеев были удивлены, когда на рассвете к ним прискакал гонец от германского короля с просьбой о мире. Конрад просил не чинить ему препятствий, ибо он – друг и союзник императору Мануилу. Цель же у него настолько святая, что всякий христианин, преградивший ему путь с оружием в руках, грешит против самого Всевышнего.

Греческие полководцы, посовещавшись, решили пропустить немцев к столице. Пусть войско Конрада поскорее садится на корабли и убирается в Святую землю!

Мир был заключен. Павшие были преданы земле.

Немецкие крестоносцы двинулись к Константинополю. Всю дорогу до столицы ромеев Конрад удерживал своих вассалов от насилий и грабежей.

В середине лета тридцать тысяч крестоносцев расположились лагерем у стен Константинополя.

Жители предместий с тревогой и недоверием взирали на шатры, белевшие на равнине длинными рядами. По ночам от многочисленных костров на темном небе светилось красноватое зарево.

Рядом с рыцарским войском разбила стан беднота, нестройные толпы которой продолжали прибывать, пыля повозками по иссушенным зноем дорогам.

Ласковые лучи утреннего солнца просочились сквозь оконные стекла и тончайшие занавески в императорскую опочивальню, сделав ненужным огонек светильника на высокой подставке. Стоящая посреди комнаты широкая кровать была укрыта по сторонам длинными кисейными занавесками, за которыми на мягкой перине нежились двое – василевс и его очередная наложница.