– Чем? – спросил Убахтин.

– Капризность, своенравность, желание поступить по-своему, невзирая на производственные обстоятельства. Все это было. Да, он учредитель, да, благодаря ему возникло наше предприятие... Но он же достаточно успешно мешал общей работе. – Рыбкин вынул платок и вытер вспотевший лоб. Видимо, столь длинная речь не далась ему легко.

– Я слышал, что и главный бухгалтер не оставался в стороне? Подписанные вами бумаги нанесли немалый ущерб предприятию, это так? – обратился Убахтин к Хромову.

– Подписанные мною бумаги нанесли ущерб не только предприятию, но и мне лично! – с неожиданной твердостью сказал бухгалтер. – Со всеми своими сбережениями я вылетел в трубу. Благодаря Балмасову. И у меня есть несколько его записок, которые подтвердят мою правоту.

– Вы не слишком сожалеете о его смерти?

– Я нисколько об этом не сожалею. И я не знаю на фабрике человека, который так бы уж убивался по поводу безвременной кончины Балмасова. Леонид Валентинович, скажите, сколько он вам задолжал, – повернулся бухгалтер к Цокоцкому.

– Пятьдесят тысяч долларов, – бесстрастно сказал Цокоцкий. – И, как я понимаю, отдавать не собирался.

– Он вам так и сказал? – уточнил Убахтин.

– Открытым текстом.

– Давно?

– Месяца два назад.

– И что вы ответили?

– Послал.

– Далеко? – улыбнулся Убахтин.

– Отсюда не видно.

– А вы, – Убахтин посмотрел на Рыбкина. – У вас тоже свои счеты с Балмасовым?

– Как и у всех, – мрачно ответил снабженец.

– И в какую сумму вылились ваши отношения?

– Семья. И плюс семнадцать тысяч долларов.

– В каком смысле семья?

– Он принял на работу мою жену. Естественно, я не возражал. А потом ему понравилось ездить с ней в командировки. Он, видите ли, не мог без нее обходиться. Она – специалист по дизайну. Ткани, расцветки, модели... Ну, и так далее. Ему постоянно нужны были ее дельные, грамотные, профессиональные советы.

– И чем кончилось? – спросила Касатонова, проникнувшись бедами снабженца.

– Мы уже не живем вместе.

– А дети?

– Дети с ней.

– А вы?

– А я пошел по рукам, – все с той же непробиваемой мрачностью ответил Рыбкин.

– Если я вас правильно понимаю, вы считаете, что все случившееся с Балмасовым... справедливо?

– Скажу так... Мы в отделе снабжения тостов не произносим, слов злопыхательских у нас не услышите... Но шампанское пьем вторую неделю, не просыхая. И не собираемся прекращать.

– Пригласили бы, – проворчал Хромов.

– Приходи, Федорович... Всегда будем рады.

– Так уж, небось, все выпили?

– А мы пополняем запасы.

– Тогда приду, – кивнул Хромов, словно приняв для себя какое-то важное решение.

– Кто убил Балмасова? – неожиданно спросил Убахтин.

– Нужен убийца? – усмехнулся Цокоцкий. – Я так вам скажу, Юрий Михайлович... Не знаю, кто его убил. За что – знаю, кто – не ведаю. Но скажу так – убить мог кто угодно. Первый же, кто потерял самообладание, в ком еще осталось немного достоинства, немного гордости, чести...

– А может быть, все эти высокие слова здесь не слишком уместны? – подала голос Касатонова. – Может, за убийством стоит обыкновенное нетерпение?

– Понятые тоже участвуют в расследовании? – спросил Цокоцкий, повернувшись к следователю.

Не следовало бы произносить ему эти слова, ох не следовало. Касатонова вскинула голову, ноздри ее достаточно выразительного носа чуть дрогнули, напряглись. Она нервно достала сигаретку, подошла к Цокоцкому, совсем близко подошла, почти вплотную.

– Угостите огоньком, Леонид Валентинович! Коньячком вы меня уже баловали, за что благодарна до сих пор... А теперь бы огонька.

– Всегда пожалуйста, – Цокоцкий щелкнул причудливой своей зажигалкой, Касатонова наклонилась, через сигаретку втянула в себя огонек, затянулась, а когда Цокоцкий щелкнул крышечкой, она бестрепетной своей рукой взяла у него зажигалку и, подойдя к следователю, поставила ее на стол.

– Прикуривайте, Юрий Михайлович.

Ничего не понимающий Убахтин послушно вынул из пачки сигарету, прикурил. Цокоцкий поднялся, подошел к столу, взял зажигалку и вернулся на свое место, снова втиснувшись между бухгалтером и снабженцем.

– Вы хотели что-то сказать? – обратился Убахтин к Касатоновой, все еще пребывая в замешательстве от странности ее поведения.

– По-моему, все уже сказано, – Касатонова передернула плечами. – Пусть идут товарищи... На их плечах фабрика, процветающая, между прочим, фабрика.

– Ну что ж, – согласился Убахтин. – Только пусть протокол подпишут.

Цокоцкий, Рыбкин и Хромов подошли к столу и поочередно поставили свои подписи под протоколом, который все это время Убахтин вел старательно и подробно.

– Спасибо, что пришли, до скорой встречи, – сказал Убахтин, беспомощно глядя на Касатонову.

– Неужели вам еще что-нибудь неясно? – обернулся Цокоцкий.

– Убийца нужен, позарез нужен убийца, Леонид Валентинович! Я над собою не властен.

– В таком случае... Желаю успехов.

– Всего доброго, – с непреходящей мрачностью сказал Рыбкин.

– Счастливо оставаться, – поклонился Хромов.

Все трое направились к двери, уже в коридор вышли Хромов и Рыбкин, уже прощально махал рукой Цокоцкий, улыбаясь приветливо и неуязвимо, как вдруг раздался негромкий, даже какой-то вкрадчивый голос Касатоновой:

– А вас, Леонид Валентинович, я попрошу остаться.

– Не понял? – обернулся Цокоцкий.

– Входите, Леонид Валентинович, входите, – радушно предложила Касатонова. – Хочу вам кое-что показать.

– Нам тоже вернуться? – спросил Хромов.

– Думаю, не стоит надолго оставлять фабрику без руководства, – ответила Касатонова.

– Может быть, нам подождать Леонида Валентиновича?

– И этого не надо.

– Я что... надолго? – спросил Цокоцкий.

– Как знать.

– Юрий Михайлович! – воскликнул Цокоцкий гневно. – Что происходит?

– Честно говоря, я и сам жду пояснений от Екатерины Сергеевны.

– А вы уже здесь не работаете? – съязвил Цокоцкий.

– Пока не знаю... Но вы проходите, Леонид Валентинович, присаживайтесь.

– Извините, – Цокоцкий вдруг стал нестерпимо официальным и даже каким-то церемонным. – У меня, к сожалению, очень мало времени. Я должен ехать на работу. Как только понадоблюсь, звоните, всегда к вашим услугам. Всего доброго!