– Я тут сидел… за дверью… Только в окно видел, когда они убегали…

– Описать их сможешь?

– Да темно было…

– Может быть, ты слышал, как они между собой разговаривали?

Парамонов нахмурился.

Ему не нравилось, что какой-то щенок взял допрос на себя, но он решил подождать и посмотреть, чего Опалину удастся добиться.

– Я выстрелы слышал, – пробормотал Хвостов, проведя рукой по лбу. – Потом она закричала…

– Кто?

– Нина Фердинандовна. Это было ужасно… Я едва узнал ее голос. Она… она кричала что-то вроде «Ты не посмеешь», потом «Не надо, я тебе все отдам». Потом я услышал два выстрела, и дальше было тихо, но недолго. Я уловил шаги в коридоре и незнакомые голоса… Я подумал, что всех убили и теперь станут искать меня… Они пытались выбить дверь, а я залез под стол и молился…

– За что тебе награды-то давали? – не выдержал Парамонов. – Под стол он залез!

– Так война была, я молодой был, горячий, – пробормотал Хвостов. – Дурак, одним словом. А в мирное время знаешь как жить хочется… Привык я, понимаешь? Фильму снимали, на машине меня катали… Виноградом закармливали! И что? Умирать от рук каких-то бандитов? Их слишком много было. Я же говорю вам – я не мог никого спасти…

– Ну ты не мог, а сторож что? Чем он занимался, пока тут баб убивали?

– Так он ночью собак выпускает и дрыхнет беспробудно, – ответил Хвостов. – Напьется себе и спит…

– Будрейко, арестуй-ка сторожа, – распорядился Николай Михайлович. – Митька! Осмотри сад на предмет следов…

– В доме были еще домработница и повар, – напомнил Опалин. – Где они?

Хвостов развел руками, показывая, что не знает.

– Так, отлично, – пробормотал Парамонов, нервно потирая руки, – вот и возможные сообщники. Ваня! – окликнул он Ивана, заметив, что тот повернулся к двери. – Ты куда?

– Подумать.

– Да? Ну-ну…

Опалин прошелся по коридору, засунув руки в карманы и машинально прислушиваясь, как под ногами скрипят половицы.

Одна из дверей была открыта настежь, он вошел – и изумился. Ковры, дорогая резная мебель, подзеркальный столик с сотней женских мелочей, загадочно мерцающие флаконы духов, один из которых нюхал Сандрыгайло, достав пробку, и выражение лица у него было такое, словно он набрел на столетней выдержки коньяк.

Когда Опалин вошел, Сандрыгайло неловко дернул рукой, флакон упал на пол и разбился, окутав комнату нездешним ароматом.

– А, ччччерт… Ну что ты под ногами путаешься, а? – напустился агент на Опалина.

– Заткнись, – буркнул тот в ответ.

Он только что увидел Гриневскую – она полулежала в кресле, стоящем в глубине комнаты. На розовом шелке пеньюара расплылись два пятна. На ковре возле окоченевшей руки Нины Фердинандовны лежала какая-то пустая коробка, и только подойдя ближе, Опалин сообразил, что это, вероятно, ларец, в котором убитая держала свои драгоценности.

– Нашел что-нибудь? – спросил Иван.

– Ты мне не начальник, – ответил Сандрыгайло, глядя на него исподлобья.

– Что, никаких улик?

– Какие тебе нужны улики? Вошли, убили, забрали цацки и ушли. Представляешь, она их при себе хранила. Тут в комнате даже несгораемого шкафа нет.

– А Звонаревых зачем убили?

– Зачем убивают свидетелей? Чтобы все было шито-крыто.

– Тогда почему не тронули сторожа? Да еще если он спал.

– Может, он с ними заодно? – пожал плечами Сандрыгайло. – Или Хвостов этот. А что? Если он наводчик, доля ему причитается солидная.

Опалин задумался.

– Что-то с этим делом не так, – проговорил он, просто чтобы выразить вслух ощущение, которое не покидало его уже некоторое время.

– Конечно, не так, – легко согласился Сандрыгайло, залезая в карман за семечками. – Цельную жену наркома ухлопали, как какую-нибудь кассиршу… Семки хочешь? Бери, мне не жалко!

Николай Михайлович Парамонов шел ко дну.

Точнее, он чувствовал себя как утопающий – но, как и любой здравомыслящий человек, был намерен сделать все возможное и невозможное, чтобы удержаться на поверхности.

Он понимал, что его будут обвинять в первую очередь – в том, что прошляпил опасную банду, что допустил убийство жены наркома, что проштрафился по всем статьям. Отдавая приказания, подгоняя сотрудников, он ни на мгновение не переставал мысленно искать способы защиты.

Лучше всего, конечно, было бы найти козла отпущения, на которого можно было спихнуть вину или хотя бы большую ее часть.

Увы, нужный Парамонову козел никак не вырисовывался, а имеющиеся в наличии кандидатуры не тянули даже на козлят.

Поэтому он развел особо бурную деятельность, послал шофера в Ялту за второй группой агентов угрозыска и велел прочесать окрестности на предмет возможных свидетелей.

– Если в дом забралась банда, то на чем они передвигались? Кто их извозчик или, может быть, шофер? Или они живут где-то поблизости? В любом случае хоть кто-то должен был их заметить!

Он арестовал не только Хвостова и сторожа, но и повара Нардова с домработницей Крицких, которые в конце концов нашлись в доме.

Прячась от налетчиков, они залезли в подвал и просидели там много часов, дрожа от ужаса. В подвал не доносились звуки снаружи, и поэтому бедолаги не знали, ушли ли бандиты или, может быть, еще хозяйничают в доме.

Опалин сходил на кухню, сделал себе кофе и поджарил яичницу.

Шофер угрозыска привез вторую группу агентов и поехал за третьей. То и дело в доме трещал телефон. Доктор Стабровский, закончив заполнять бумаги, уехал. На кухню сунулся Будрейко, увидел, что Опалин завтракает, оживился и тотчас стал осматривать имеющиеся запасы еды.

– Ветчина! Ого-го… Фрукты – ну их к черту, надоели, сил нет…

Профессионально проведя обыск, он откопал бутыль самогона, для приличия предложил Ивану и, когда тот отказался, припал к горлышку.

– Хорошо! – благоговейно промолвил Будрейко, когда наконец отлепился от бутылки. – Куда там какому-то нарзану… – быстро добавил он, жуя ветчину.

Его нос покраснел, глаза блестели.

Опалин поглядел на него и стал смотреть в окно.

В саду щебетали птицы, воздух был пронизан солнцем. Ивану вдруг захотелось сбежать – куда-нибудь подальше от этого великолепного белого дома, который становился ловушкой для всех своих хозяев.

Он вспомнил надменное лицо Гриневской, вспомнил, как она кричала на него, когда он не стал уступать дорогу. Она вела себя как хозяйка жизни, и потом, оказавшись на съемочной площадке, он искусно лавировал, чтобы не столкнуться с ней лишний раз, настолько актриса была ему антипатична. А теперь ее нет, и птицы поют как ни в чем не бывало.