– У меня есть запасная канистра, – сказал я. – Ты забыл ее, когда угонял мою лодку.

Я подсоединил шланг к новой канистре и включил насос. Мотор завелся с первой попытки. Несколько головок на пляже вскинулись и обернулись к нам. Только дети, игравшие у воды, расслышали звук мотора.

– Байа бан! – закричала с отмели маленькая Амини.

Нелл приподнялась и тихим, надтреснутым голосом отозвалась:

– Байа бан!

– Байа бан!

– Байа бан! – кричала Нелл.

Я хотел удержать ее, но, кажется, мужчины с барабанами не слышали ее за грохотом и общей суматохой.

Длинной певучей трелью звучало очередное длинное имя, которое Нелл адресовала в ответ каждому малышу, вспоминая имя его клана, имена предков с материнской и отцовской сторон, пока слова не иссякли и не превратились в бессвязные рыдания. Малыши зашли в озеро поглубже и весело плескали в нас водой, выкрикивая слова, которых я не мог понять, пока мы плыли мимо.

Уплывайте. Возвращайтесь к своим прекрасным танцам и прекрасным церемониям. А мы будем хоронить своих умерших.

Само небо казалось таким гнетущим, таким мрачным. На миг я полностью утратил чувство направления, не понимал, куда вести каноэ, как найти путь к реке. Потом вспомнил про канал между холмами, прибавил газу, и мотор взревел во весь голос. Нос каноэ приподнялся, лодка чуть накренилась и стремительно заскользила по черной поверхности озера.

Добравшись до Сепика, мы пересели на первый же подвернувшийся катер. Это было судно с миссионерами из Глазго, намеревавшимися распространить себя и свою веру по всему региону. Увидев нас, они несколько опешили, их искренняя решимость заметно поколебалась. “Вы что, вернулись с войны, а?” – пробормотал кто-то, и едва мы взобрались на борт, как они смущенно отступили подальше.

Впрочем, мы не дали им возможности вступить в разговор, хотя один из них купил мое каноэ и мотор, предложив заведомо больше настоящей цены. Нелл уговаривала не продавать и сразу вернуться к киона. Но я был твердо намерен отправиться с ними в Сидней, и мне нужны были деньги. Пока Фен договаривался с капитаном насчет остальных вещей, которые нужно было забрать, я сказал Нелл, что готов следовать за ней до Нью-Йорка, если она позволит. Она опустила глаза, но тут вернулся Фен и плюхнулся на сиденье рядом, прежде чем она успела ответить.

26

В Сиднее мы поселились в “Черном опале” на Джордж-стрит. Нелл настояла на отдельной комнате. Клерк записал нас – Нелл Стоун, Эндрю Бэнксон, Шайлер Фенвик, и мне приятно было видеть их имена раздельно и видеть, как Нелл получила свои отдельные ключи, номер 319, этажом выше наших с Феном комнат.

Даже не приняв душ с дороги, мы сходили в “Банк Содружества”, а потом в контору “Уайт Стар”, где Нелл и Фен забронировали два билета до Нью-Йорка. Я надеялся, что им придется ждать свободных мест несколько недель, но из-за кризиса экономики, как сказал служащий конторы, лайнеры ходят полупустыми. И через четыре дня отплывает “Калгарик”. Бумажные деньги на стойке казались ненастоящими. Электрический вентилятор овевал ласковым ветерком, хотя день выдался довольно прохладным, и Нелл надела свитер поверх платья, сразу став похожей на юную студентку. Все было неправильно: этот вентилятор, мраморные полы, прическа клерка, его дурацкий галстук, запах начищенной кожи и мятных леденцов. Я хотел взять билет на то же судно. Хотел разорвать к чертям ее билет и увезти ее с собой к киона.

Не в силах вернуться в непроницаемые стены “Черного опала”, не в силах сидеть в ресторане, мы гуляли. Я приучал себя к шуму, обуви, автомобилям, к сотням одутловатых розовых морд, лающих на австралийском английском, который вдруг стал омерзительным на слух. Даже вывески магазинов и рекламные щиты наводили тоску. МАДАМ, ВОТ ОН, ВАШ ГАЗОВЫЙ ХОЛОДИЛЬНИК. ЛУЧШИЕ НА СВЕТЕ ВЕЩИ УПАКОВАНЫ В ЦЕЛЛОФАН. Тем не менее я заставлял себя прочесть каждое.

Такое же чувство, когда привычное кажется странным и неприятным, я, вернувшись из своей первой экспедиции, смаковал. На этот раз оно оказалось паршивым. Я никогда раньше не замечал, что такие улицы могли соорудить только аморальные трусы для таких же, как они, – для людей, которые делают деньги на каучуке или сахаре, меди или стали в дальних краях, потом возвращаются сюда, где никто не задает лишних вопросов, не подвергает сомнению их методы, их обращение с рабочими, их алчность. И нам троим, как и тем воротилам, никто не предъявит обвинений. Никто никогда не спросит, как так вышло, что из-за нас был убит человек.

Прежде чем Фен успел разобраться с номерами, я выбрал комнату 219, под комнатой Нелл. Наутро, едва услышав, как ее дверь открылась и закрылась, я торопливо оделся и поспешил в обеденный зал. Завтрак еще не сервировали, и в углу пустого зала сидела одна Нелл, держа чашку с чаем обеими руками, как кокосовую скорлупу. Я сел напротив. Мы оба не спали ночью.

– Вне комнаты ничуть не лучше, чем внутри нее, – вздохнула она.

Я так много хотел сказать. Хотел вместе с ней осознать, что произошло, как мы допустили, чтобы это случилось, почему мы позволили этому случиться. Хотел признаться, что Фен с самого начала откровенно заявлял, что охотится за этой флейтой, а я ничего не сделал, чтобы его остановить, но лишь воспользовался его отсутствием. Но я хотел сказать все это, лежа рядом с ней и обнимая ее.

– Надо было сразу броситься в погоню, как только я увидел записку.

– Ты бы все равно его не догнал. – Она водила пальцем по ободку чашки. – И в любом случае не смог бы его остановить. – На ней опять был свитер. И она до сих пор не взглянула на меня.

– Я хотел быть с тобой, вдвоем, – признался я. – Ничего в своей жизни я не хотел сильнее, – произнес я вслух и сам вздрогнул от пронзительной истины этих слов. Она не ответила, и я добавил: – Я не могу сожалеть о cлучившемся. Это было прекрасно.

– Это стоило человеческой жизни?

– Что стоило человеческой жизни? – Фен возник в дверях позади меня.

– Твоя флейта, – угрюмо бросила Нелл.

Он нахмурился, словно ему нагрубил дерзкий ребенок, и велел официанту принести стул. Он был свеж, чисто выбрит и благоухал Западом.

И мы вновь отправились бродить по городу. Заглянули в художественную галерею Нового Южного Уэльса. Посмотрели акварели Джулиана Эштона[44] и новую выставку рисунков аборигенов на древесной коре. Сели в кафе, где столики стояли на улице, как на обложке “Нью-Йоркера”. Заказали блюда, которых не пробовали уже несколько лет, – телятину, “валлийского кролика”, спагетти. Но сумели проглотить лишь по несколько кусочков.

На обратном пути в “Черный опал” я заметил, что Нелл прихрамывает сильнее.