— Где пленник?

— Помилуй, несравненная, подобная…

— Ближе к делу.

— Э… — затряс головой визирь, мысленно проглатывая налипшие на языке славословия. — Осмелюсь предположить, что это может быть известно светлейшему султану.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Великий султан, превосходящий своей мудростью…

— Короче.

— …беседовал с этим смердящим…

— Смердящим?!

— В смысле, недостойным.

— Ага. И что он сказал?

— Не могу знать. Светлейший султан повелел мне удалиться и заткнул «недремлющий глаз» под потолком.

— И ты удалился? И оставил своего повелителя один на один с этим неизвестным типом, без всякой защиты и поддержки?!

— Мы все как один стояли за дверью! — Вытянулся по струнке перепуганный Осман-Ого. — Но сиятельный султан категорично велел не попадаться ему на глаза, поэтому, когда повелитель изволил закончить беседу и выйти, мы разбежались в разные стороны и попрятались по углам.

— Молодцы, — фыркнула султан-валиде.

— Рады стараться! — просиял визирь.

Разъяренная женщина едва удержалась, чтобы не плюнуть в его преданную физиономию. В голове проносились варианты достойной «награды»: всыпать глупцу сотню палок по пяткам? Вырвать ногти на ногах? Вырезать на спине: «Я — дурак»? Ладно, отложим это на потом, сейчас нужно срочно переговорить с султаном.

Одарив Османа-Ого испепеляющим взглядом, султан-валиде поспешила к своему сыну.

У дверей Абдул-Надула ее поджидал сюрприз. Вооруженный ятаганом евнух службы селямлика, трепеща и содрогаясь, сообщил, что сиятельный господин изволил приболеть и велел никому его не беспокоить. Отшвырнув стража ударом загнутой кверху сандалии, султан-валиде ворвалась в комнату. Абдул-Надул поднялся ей навстречу и растерянно заморгал черными ресницами.

— Сынок, что у тебя болит? — кинулась к нему взволнованная султанша, по-матерински щупая лоб.

— Охрип, — прогнусавил султан и старательно закашлялся. — Сквозняки…

Султан-валиде вздрогнула и пристально уставилась ему в глаза.

— Да ты не мой сын! Проклятый самозванец, куда ты дел Абдулушу?! Сейчас я позову стражу…

— Подожди, — поспешно перебил ее лжесултан, мигом перестав кашлять. — Ты права, я не твой сын. Я… нет, я лучше тебе все покажу.

Он быстро скинул с головы пышную чалму, выпустив на волю рыжие вихры. Отчаянным рывком оторвал собственную бороду и поковырялся в глазах, вытаскивая линзы, что разом изменило их цвет.

— Я не твой сын, — повторил он звонко. — Я его отец. Здравствуй, родная!

— А-а… — простонала султан-валиде и лишилась чувств.

С выкупом несчастного ашджи-баши — главного повара кухонь султана — из долговой ямы проблем не возникло: выручки за три-нуль-персператор хватило с лихвой. Однако тут же выяснилось, что пребывание в зиндане не прошло для почтенного Алишера бесследно — горемыку скрутил жесточайший приступ ревматизма, и теперь его жалобными стонами могла насладиться вся округа. Ивану пришлось оставить мысль о том, чтобы проникнуть во дворец с его помощью. Связавшись с друзьями, он обрисовал сложившуюся ситуацию и признался, что решил побродить у стен сераля в надежде на творческое озарение.

Варвара приняла проблемы повара близко к сердцу — после излечения детей Саадат девушка чувствовала себя ответственной за здоровье едва ли не всех жителей Истанбула. Она долго терзалась сомнениями: можно ли оставить Егора в засаде без присмотра, чтобы быстренько оказать медицинскую помощь страдальцу? Наконец Гвидонов не выдержал и буквально силком выпроводил жену из кладовки, поклявшись мысленно быть с нею. Поддерживая непрерывную телепатическую связь с супругом, Варвара достигла дома Алишера и сообщила его расстроенной жене, что может быстро поставить почтенного повара на ноги. Благодарная Зульфия сдержала закономерное любопытство и не стала расспрашивать гостью, куда она исчезла посреди ночи и почему не вернулась на рассвете вместе со своим братом. Мало ли какие причуды могут быть у столь выдающейся особы? Может, она спешила собирать прихваченные инеем целебные травки, пока в Истанбуле снова не потеплело.

Меж тем мэтр Птенчиков благополучно достиг дворца, миновал так называемые Ворота Империи и оказался на территории первого двора. Пройти туда днем мог каждый — здесь принимали многочисленных торговцев, снабжающих султанские кухни всем необходимым, иностранных послов и доносчиков, военачальников и челобитчиков, и даже обманутых мужей, жаждущих справедливости. Сегодня в первом дворе было особенно многолюдно — через несколько минут должен был начаться султанский суд. Вот неслышно распахнули свои огромные створки Ворота Приветствия, ведущие во второй двор, и появился главный глашатай. Толпа благоговейно притихла.

— Светлейший султан Абдул-Надул Великолепный, да продлит Аллах его дни, да затмит он своей справедливостью саму справедливость, да украсит он… — Дальнейший поток славословий превратился в бурный ручей, привычно изливающийся из уст глашатая. Некоторые уже начали клевать носами, убаюканные его журчанием, но лишь прозвучали заветные слова «властью, данной ему Аллахом, повелевает», собравшиеся вновь оживились: — … повелевает: высший султанский суд отменить, ибо светлейший… — прожурчал еще один ручеек славословий, — изволил заболеть и лишиться голоса.

Ворота захлопнулись, толпа охнула в едином порыве. Многие, желая выказать особую преданность султану, бросились на землю и принялись отчаянно дергать себя за бороды. Впрочем, ни одного вырванного волоска на площадь так и не упало.

Иван нахмурился и задумчиво сдвинул тюбетейку. Сначала на одно ухо, потом на другое. Меланхолично пожевал губами и покивал головой, словно соглашаясь с невидимым собеседником. Затем вернул головной убор на законное место и решительно направился к выходу: мэтр по неразрешимым вопросам уже знал, как ему попасть во дворец.

Через час перед воротами, ведущими во второй двор, появился экстравагантно одетый господин. После недолгих, но бурных переговоров с охраной он был препровожден в небольшую комнату для особо важных посетителей. Низкая дверь за его спиной аккуратно закрылась, гость замер, ожидая услышать сухой щелчок замка. Но нет! Вышколенная дворцовая охрана проявила чудеса дипломатии, выставив возле входа почетный караул. Вот и разберись: вроде бы тебе оказана большая честь, но желания выходить из комнаты почему-то не возникает.

Почетный гость аккуратно надавил на область третьего глаза и, сосредоточившись, передал мыслеимпульс: «Нахожусь на территории дворца, ожидаю встречи с великим визирем». Мгновенно пришел ответ: «Держитесь, Иван Иванович! Мы верим в ваш талант».

Мэтр по неразрешимым вопросам отключился от связи и еще раз придирчиво оглядел свой наряд. Потертый бухарский халат был вывернут наизнанку, и теперь искрился и играл парчовыми переливами. Затейники из отдела исторического реквизита сделали халат двусторонним, чтобы при необходимости максимально упростить детективу процесс перевоплощения. Купленная на рынке узкая полоска шелка частично пошла на пояс, частично — на изящно свернутую чалму. С этим головным убором Ивану пришлось изрядно повозиться: скользкий шелк никак не желал держаться на отведенном для него месте. Отчаявшись, Птенчиков замотал зловредную ткань, как заматывают полотенце после мытья головы, а концы, связанные морским узлом, свесил по бокам, где они гордо реяли, сильно смахивая на слоновьи уши. Довершал экипировку мэтра продолговатый кожаный сундучок на длинном ремне. Именно в таких индийские купцы привозили в Истанбул свои драгоценные специи. Когда Иван, приобретя за бешеные деньги сундучок, принялся, как говорится, «не отходя от кассы» вытряхивать на землю его содержимое, с караванщиком случился сердечный приступ.