Она вышла во двор, встала на веранде, которую мы сделали вместе, и долго смотрела в темное небо. Где-то там летел ее муж, и она не могла ни увидеть его, ни достать, как и он не мог встретить ее. Запах роз и гладиолусов, которые мы посадили, окружал ее в эту теплую ночь. Она положила руку на поддон с красными кирпичами, из которых я постепенно складывал печь для барбекю. Этот проект, рассчитанный на будущее, подразумевал, что будущее наступит. Хотя я был далеко, я в то же время был и близко, и я возвращался домой. Тяжелая личная ноша жен астронавтов была, пожалуй, сравнима с чувством неопределенности у жен тех моряков, которые пять столетий назад повели через неизведанные моря «Нинью», «Пинту» и «Санта-Марию», чтобы открыть новый мир.

Мы отстрелили установку AMU перед тем как лечь спать, чтобы избавиться от ее взрывоопасного топлива, эквивалентного ящику снарядов. Затем, утром в понедельник, мы отделили секцию адаптера, которая была одновременно гаражом для AMU и нашим отсеком оборудования, и наклонили корабль так, чтобы его тупой конец смотрел вперед и немного вверх четырьмя твердотопливными двигателями. Пришло время для тряской дороги домой, на планету Земля.

Где-то на пути от Гавайских островов к Калифорнии, в темноте на высоте 285 км над Тихим океаном, наземные операторы дали нам отсчет, и в 08:26 утра мы запустили двигатели. Бах! Вот это толчок! После трех суток в невесомости впечатление было такое, как будто ударом молотка нас отбросило обратно в Гонолулу. Мой всегда красноречивый командир предупредил, что зажигание тормозных двигателей будет «пинком под зад», и он ничуть не приврал. Дикая мощь ударила нас с такой силой, что на мгновенье я потерял дар речи. Это продолжалось лишь несколько секунд, и скорость корабля снизилась всего на 500 км/час, но этого было достаточно, чтобы земное притяжение потянуло нас вниз. Мы отделили бесполезную теперь тормозную установку и обнажили смонтированный под ней теплозащитный экран.

Мы лежали спиной к экрану, и наши маленькие окна вдоль тонкого носа корабля, который теперь был поднят над горизонтом, смотрели в черноту космоса. Небольшой акселерометр на приборной панели зашевелился и показал, что мы дошли до уровня в одну двадцатую ускорения свободного падения g. Давление было еще столь легким, что мы его не чувствовали, но прибор говорил, что мы начинаем тормозиться.

Мы пересекли берег Калифорнии на высоте 170 км и снизились до 111 км над Нью-Мексико. Молекулы воздуха начали колотить по кораблю, и перегрузки стали быстро расти. Мое внимание захватила новая, ни на что не похожая сцена, формирующаяся за нашими окнами. Это была линия оранжевых вспышек, похожая на след молнии, который мгновенно исчезал в космосе. С другой стороны появилась полоска зеленого цвета, и тут же вокруг нас всё быстрее и быстрее закружились яркие полосы синего, красного и пурпурного оттенка: тупым концом вперед «Джемини-9» вошел в плотные слои атмосферы. От трения при падении сквозь воздух со скоростью многих тысяч миль в час вокруг корабля образовался огненный шар, а в кабине становилось теплее и теплее. Последнее, что мы услышали по радио, прежде чем на высоте 75 км пропала связь, было: «Доброго пути домой».

Компьютер сообщал нам, как идет спуск, и Том разворачивал наш корабль со смещенным вниз центром тяжести – сначала на 50° влево, потом на 38° вправо[71], чтобы с опорой на числа на экране прийти в заданную посадочную зону в 560 км восточнее мыса Кеннеди, за полмира впереди от нас.

Эти аккуратные повороты туда и сюда заставляли длинные языки пламени, летящие за кораблем подобно элегантным крыльям, закручиваться и искривляться относительно друг друга и ярко флуоресцировать в темноте. Оранжевые и желтые тени, красные отблески и полосы синего и зеленого переплетались, образуя витки цветной спирали. Наша кинокамера снимала струи огня со стороны экрана, которые вливались в этот пламенеющий хвост. Отдельные искры садились на мгновенье на нос корабля, прилипали и блестели, как играющие чертики, но затем их сносил сильнейший ветер, создаваемый нашим движением. Такое прощание с тьмой, такой привет свету не снились никакому рок-концерту. Потом пламя полностью поглотило нас, и зарево покрыло весь корабль, распространяясь от горящего экрана до самого носа и сливаясь в какой-то невидимой точке далеко позади.

Перегрузки уверенно росли, они превысили 4 g, затем 5 g и поднимались еще выше, пока мы прожигали себе путь сквозь стену тишины.

Ощущение было такое, будто на моей груди пляшет Зеленый Гигант из Миннесоты[72]. Радиоволны не могли пробиться через этот огненный вихрь. Я мог видеть только пламя в те четыре минуты, когда молчало радио, а мы летели сквозь ад с температурой под 1700°. Говорят, что в окопах не бывает атеистов; я понял, что их нет и на космических кораблях, падающих к Земле в огненном шаре, и произнес короткую молитву. На нас были перчатки и шлемы, мой еще пропитанный потом от выхода в космос, и мы лежали на спине без движения, не имея никак других вариантов, кроме как оседлать бурю.

Цвета, порождаемые нашей огненной колесницей, завораживали меня. Сегодня я хорошо понимаю, почему один из моих приятелей-астронавтов, Алан Бин, стал на склоне лет художником. Увиденное нами нельзя объяснить словами, но только в красках.

Мы с Томом пронеслись сквозь атмосферу как сияющая адская летучая мышь. Наконец вырвавшись из пламени, мы обнаружили, что планета быстро надвигается на нас. Корабль «Джемини», на орбите легкий как ангел, теперь имел аэродинамические характеристики летящей пробки от ванны.

«Уосп» обнаружил нас на радаре за семь минут до приводнения и сообщил, что мы идем точно по расчетной траектории. В это время на высоте около 8 км мы выпустили небольшой вытяжной парашют, чтобы обрести стабильность. Он вышел из носовой части корабля, и мы повисли экраном к воде, так что глаза наши смотрели в небеса и с интересом разглядывали этот маленький купол; он же трясся как мокрая собака. На высоте примерно 5 км колебания усилились, и мы отстрелили вытяжной парашют и ввели основной. Он был зацеплен так, чтобы наклонить корабль набок, чтобы мы могли приводниться, сидя в правильном положении. Мы быстро замедлились и стали качаться, как маятник часов.

«Вы нас видите?» – спросил Том. С авианосца ответили: «Вас видит весь мир». Телевизионные камеры передавали картинку нашего снижающегося корабля, качающегося под полосатым парашютом.

«Джемини-9» с размаху вошел в воду, и лишь только мы успели подумать, что победили, как проклятье еще раз достало нас.

На море было волнение, и корабль подошел к концу своей дуги как раз в тот момент, когда под нами оказалась ложбина между двумя полутораметровыми волнами. В последнем качании назад тупой конец корабля врезался со страшной силой в стену набегающей волны, все равно как если бы мы грохнулись об бетон. Из нас почти что выбило сознание, а к моменту, когда мы смогли собраться с мыслями, у наших ног уже плескалась вода. Наши переговоры по интеркому звучали примерно так: «О черт, мы разбили корпус! Вода плещется внутри корабля. Нужно вылезать из этого сукина сына!»