В тот же день в отдельном конфиденциальном письме Кавуру пьемонтский посланник сообщил новую драматичную подробность. Он сам разговаривал с де Грамоном уже после яростной схватки герцога с кардиналом Антонелли, но до его встречи с папой. И Грамон предложил удивительный выход: «В последние дни возмущение герцога де Грамона из-за дела еврея Мортары достигло точки кипения. Когда мы с ним прогуливались, он спросил: а если мальчика посадить на корабль и отправить в Геную, можно ли рассчитывать на то, что его там радушно встретят?» Генуя входила в Сардинское королевство. План заключался в том, чтобы силой отобрать Эдгардо у попов (здесь посол не видел особой трудности — ведь Рим как-никак патрулировали французские войска) и переправить его в более безопасную область Италии, где евреи пользовались свободой. Граф Минерва, хоть и удивился тому, что де Грамон обдумывает подобный шаг, заверил его, что, конечно же, можно договориться о том, чтобы в Генуе мальчика достойно встретили и устроили. Герцог сказал, что Эдгардо сначала выкрадут, а потом посадят на французский пароход. «Однако он просил меня держать все в строжайшей тайне, чтобы сохранялся элемент неожиданности: важно было застать попов врасплох». Минерва заключал письмо словами: «Уж не знаю, не отказался ли он от своей затеи после аудиенции у папы»[161].

Через две недели, когда Минерва снова встречался с французским послом, тема похищения тоже всплывала, но к тому времени герцог уже несколько успокоился: по-видимому, его пыл остыл, потому что французское правительство, услышав о его плане, забило тревогу. Впрочем, он сказал Минерве, что отказался от своего замысла по другой причине: освободив еврейского ребенка, все равно «не удалось бы соблюсти закон». Вместе с тем де Грамон оставался при своем убеждении, что единственным способом вызволить Эдгардо, учитывая упрямство папы, остается похищение. Так, в разговоре с Минервой, состоявшемся в середине ноября, герцог порицал «глупость евреев», которые продолжают возмущаться и жаловаться на пленение юного Мортары и ждать, что им кто-нибудь поможет, тогда как им следовало «прямо сейчас разрабатывать план побега». По мнению же посланника Кавура, рассуждать так было жестоко и неразумно: «Да что же могут сделать эти несчастные, если только французская полиция не пожелает им немного помочь?»[162]

На самом деле евреи тоже задумывались о похищении Эдгардо, и на этот счет строились различные планы — по крайней мере, в частных беседах. Вскоре после того, как герцог де Грамон горько посетовал на нежелание самих евреев организовать побег мальчика, один из его соотечественников, еврей, бросил клич единоверцам, призывая их именно к этому. В выпуске Archives Israélites от 10 декабря было опубликовано письмо под заголовком Moyen d’opérer la délivrance du jeune martyr («Как освободить юного мученика»). «Давайте объявим награду, — писал автор открытого письма, — в двадцать тысяч франков тому, кто сумеет выкрасть юного Мортару и переправить его в безопасное место, будь то в Пьемонте, во Франции или же в любой другой стране, где имеется честное правительство». Он призвал начать сбор средств и сообщил, что сам жертвует в призовой фонд двадцать тысяч франков, но, добавлял он с чувством, если сумма в двадцать тысяч франков кому-то покажется слишком маленькой, то «давайте удвоим ее!» Далее в его письме подробно объяснялось, как именно распорядятся этим фондом (здесь на помощь евреям снова придет семейство Ротшильдов), как будут собираться средства (жертвователями станут не только евреи со всего мира, но и возмущенные католики) и как будет вручаться награда. Автор воззвания умолчал лишь о том, кто и каким образом собирается осуществить похищение[163].

Между тем выгода, какую спор из-за дела Мортары мог принести Кавуру и движению за объединение Италии, становилась все очевиднее. В письме к Кавуру, отправленном из Парижа 21 ноября, маркиз де Вилламарина, посол Сардинского королевства во Франции, докладывал, что этот инцидент вызвал там большое негодование и настроил французское общественное мнение против папской власти. Еще Кавур узнал, что французский император, по-прежнему с живейшим интересом следивший за делом, уже заклеймил поступок церкви как возмутительное нарушение и гражданского, и естественного права.

Описав встречу де Грамона с папой и их резкую беседу, маркиз ясно дал понять, что дело Мортары тесно связано с событиями, которым предстояло изменить политическую карту Италии. Де Грамон рассказал Пию IX о громком хоре голосов, порицающих Ватикан за то, как он себя повел. Папа же ответил, что и до него дошли недавно тревожные донесения, касающиеся Франции. Его святейшество продолжал: «Я был бы весьма признателен вам, господин посол, если бы вы помогли положить конец слухам, распространяющимся по моим землям, — слухам, к которым добавились еще и некоторые сведения, полученные моими агентами, — о всяческих происках императора Наполеона в Италии».

О том, какие именно происки имелись в виду, папа не замедлил рассказать смущенному герцогу. Тайная цель французов, заявил папа, заключается в том, чтобы «выгнать австрийцев из Ломбардии и Венето, а затем, предоставив народу всеобщее избирательное право, позволить ему самостоятельно выбирать органы правительства и короля. Римские легации будут присоединены к этому новому Итальянскому королевству». Пий IX обвинил французов в том, что они, помимо прочего, замышляют присоединить к Пьемонту другие части Папского государства, а также Королевство обеих Сицилий и герцогства — Тосканское, Моденское и Пармское, — так что в итоге под папской властью останется один только город Рим.

«Месье де Грамон, — писал Кавуру сардинский посланник, — казалось, был поражен такой вспышкой гнева его святейшества и попытался успокоить его, заверяя, что во всех этих слухах и россказнях нет ни единого слова правды». Папа, скептически выслушав уверения герцога, попросил довести его замечания до сведения императора, а затем ознакомить его с ответом Наполеона[164].

В ответном письме графа Кавура послу Вилламарине в Париж также отразилось любопытное переплетение настороженного интереса к делу Мортары с важнейшими политическими событиями, которым вскоре предстояло развернуться в Италии. (Кавур, как и Вилламарина, писал по-французски. Хотя именно Кавур выступал главным идеологом объединения Италии и всячески ратовал за выдворение иностранцев и создание итальянского национального государства, сам он никогда не изъяснялся по-итальянски достаточно свободно, да и к собственному парламенту обращался не на итальянском, а на французском языке. Для Пьемонта это было вполне естественно — ведь тамошний королевский двор и высшее общество до недавних пор считали своим культурным ориентиром скорее Францию, чем Италию.)