– Заходи,– встретил меня Гоша,– я тут прочел, что тебя вроде поздравить можно?

– Конечно,– не стал перечить я,– поздравляй. Только с чем и где ты про это прочел, можно узнать?

– В «Биржевых ведомостях» написано, что ваш с Рябушинским автозавод запустил главный конвейер, почему-то только под номером «Три А».

– Ты бы еще «Копейку» почитал,– хмыкнул я.– Тоже мне, источник новостей нашел – газеты. Главный конвейер номер три – он по производству велосипедов, состоит из шести линий, обозначенных буквами. Вот первую и запустили… Это восемь постов, мимо которых едут на веревке деревянные тележки. Автомобильный же конвейер мы только в начале августа собираемся запускать. Но это ладно, хрен с ней, с газетенкой, я надеюсь, вон тому, что у тебя рядом на столе лежит, так же безоглядно верить ты не стал?

– Не получилось,– подтвердил Гоша,– ибо это невозможно. Но в целом очень хороший документ, мне понравилось.

– Если бы под ним чья-нибудь подпись стояла, тогда да, а сейчас-то что с него толку?

– Пессимист ты. А мне так как раз наоборот: ну стояла бы под ним чья-то конкретная закорючка – а вдруг нам сейчас трогать именно этого человека почему-то не нужно? А тут, кстати, подпись есть, видишь – «Военное ведомство»! Смотрим, кто нам там не нравится, и предъявляем в качестве обоснования сей труд… Глядишь, и поаккуратнее станут безымянные творения подсовывать. Да, у меня пара вопросиков есть… Вот тут написано, что на начало года крепостных орудий было одиннадцать тысяч сто, а в марте канцлер изъял почти двести штук. Что это вообще такое – двадцатичетырехфунтовая осадная пушка и зачем они тебе понадобились?

– Отвечаю. Это осадные орудия образца одна тысяча восемьсот пятого года. Произведены если и позже, то ненамного. Помнишь, у Лермонтова: «Забил заряд я в пушку туго»? Вот как раз в такую. Я их в переплавку собираюсь сдать, потому как бронзовые, а пяток в Гатчине поставлю в качестве антикварных украшений.

– Ого,– офонарел Гоша,– и много там еще подобных образцов?

– До хрена, если не все. Самое новье – это крупповские, образца семьдесят седьмого года, но их мало. В основном – середины шестидесятых. У турок, блин, на Босфоре и то лучше! Так что пора подумать, в чью тушку будем забивать заряд по этому поводу.

– Ладно, давно пора разобраться. А вот у меня к тебе есть и один личный вопрос. Не подумай, что я в твой карман лезу, но что это у тебя за бизнес такой завелся с саженцами – чего, кстати? Ты торгуй на здоровье, тем более что у тебя счет сразу на миллионы пошел, но что это с тобой?

– Это у меня хобби, честно деньги зарабатывать, а не как вы с Машей: «Купите две штуки по цене четырех, и получите еще одну в подарок!» Если отбросить всякие затуманивающие суть хитрости, так это и есть ваша методика. А у меня все кристально честно и безупречно. Помнишь, мы в Бразилии нашли более или менее приличного поставщика каучука? Ну, побыл он приличным года два с половиной, а потом оборзел. Цены начал поднимать, он там в джунглях для себя чуть ли не целый город отгрохал, библиотеку построил и театр…

Недавно вообще учудил: вынь да подай ему нашу балетную труппу! Помимо денег, а не вместо, что меня особенно огорчило. Так что послал я к нему балетмейстера с супругой. В шестом отделе еще с момента образования существует карточная группа, у Бени имелись неплохие связи в соответствующих одесских кругах, а уж сейчас там такие уникумы есть… Вот мой балетмейстер как раз из них. Ну а его супруга, понятно, от Танечки. У этого козла-плантатора главные увлечения были карты и женщины. Ну так он после ночи с той супругой и сел играть с ее мужем. Продул усадьбу с театром и библиотекой, потом отдельно пруд с лебедями, чтобы мне было куда морские «Пересветы» сажать, а напоследок и плантацию, или как там у него сорок квадратных километров резиновых деревьев назывались.

– И что, просто так взял и отдал?

– Ну не совсем просто, но ты же помнишь, он балетную труппу хотел? Я ее заранее послал, чтобы уважаемый не томился ожиданием. Давно собирался вторую десантную роту в джунглях потренировать, а то под Сухуми это больше на лесопарк похоже. Нормально, в общем, потренировались, особенно минометчики – с первого залпа его бандитов-охранников накрыли. Ну и автоматы там себя отлично показали…

– А соседи?

– Они все правильно поняли, особенно после того, как один попробовал возмутиться. Причем мы с ним мягко, не деньгами взяли, а тем же каучуком. Ну вот, значит, загрузили один «Пересвет» семечками этих деревьев и доставили на немецкий пароход. И чтоб наши друзья не маялись в ожидании урожая, потом три «Пересвета» летали еще неделю, саженцами забитые по самое верхнее крыло. Вилли где-то там у себя в Африке нашел подходящее место для разведения этой ботаники.

– Правительство-то бразильское как к этому отнеслось? Там же вроде весьма суровые меры за попытки вывоза семян каучуконосов.

– Да, смертная казнь. Но ловят-то по портам и побережью, кто же им виноват, что до сих пор не удосужились ни одного самолета завести? Правда, приезжал какой-то чиновник… Но он с понятием оказался, мгновенно сообразил, что если серьезные люди предлагают три тысячи долларов, так надо брать, пока не передумали и не предложили ознакомиться с репертуаром балетной труппы.

– То есть проблема с возрастанием потребности в каучуке решена и для нас, и для Вилли,– кивнул Гоша,– но для Вилли радикальнее. Почему?

– Потому что это только так кажется. Пока нет войны, наша бразильская гасиенда ничуть не хуже. А как начнется, так и у немцев будут серьезные трудности с доставкой, вплоть до сокращения ее в разы… Так что мы усиленно химией занимаемся, опыты по получению бутадиена из картошки проводим, и уже есть успехи.

– А с азотом из воздуха? Селитру же сейчас тоже из Чили возим.

– Это немцы, я им передал материалы. Отработают технологию, а потом не только себе, но и нам заводик-другой построят.

– Так,– сделал себе пометки Гоша,– и последний вопрос. Что сейчас вообще происходит? Читаю я столь нелюбимые тобой газеты, и там прямо крик стоит. Ренессанс, мол! Возрождение! Падение нравственности! Небывалое возвышение духа! Никогда еще российская интеллигенция не достигала такого морального падения! И так далее. А с твоей точки зрения, что имеет место?

– Во-первых, это все проявляется только в Питере и немного в Москве, а в провинции – так, отдельные эпизоды. Суть же происходящего я определяю так: с жиру бесятся! Мы, конечно, держим руку на пульсе, стараемся вовремя, так сказать, отделить баранов от козлищ… Салонов всяких развелось, как грибов после дождя, и в каждом свой гуру. Если безопасен, так хрен с ним, пусть гурствует.

Действительно, где-то через год после окончания японской войны питерский свет начал потихоньку срываться с цепи. Отовсюду полезли какие-то магнетизеры и прочие гиганты духа. Спиритизмом занимались чуть ли не в каждой подворотне… Отец Антоний, плюясь от возмущения, рассказал мне, что на эти сеансы не брезгуют ходить даже высшие иерархи церкви. Мой вопрос: «А кадилом гадов промеж рогов?» – был принят за шутку, хотя говорил я почти серьезно. Во всяком случае, если бы батюшка позволил себе такое, то от последовавших неприятностей я бы его точно отмазал. Откуда-то вылез и Гришка Распутин.