На следующий день к нему заехал старый друг Роб. Его друг? Да нет, скорее Энни. А для него просто сосед, с которым они были знакомы с незапамятных времен. Роб сказал, что Энни очень беспокоилась и послала его «проверить, как там Майкл».

«Проверить, как там Майкл»… И опять ему показалось, что он слышит ее голос. Звонкий, чуть ломкий. И в душе его вспыхнула слабая надежда — ведь если ей интересно, как у него идут дела, то она никак не может равнодушно к нему относиться, правда? Впрочем, Роб и сам вскоре заговорил об этом. Люди болтают, сказал он, и это вполне естественно: его бурная деятельность не может не вызывать любопытства соседей. И потом, Майкл все-таки знаменитость — по-своему, конечно, — и теперь прессе наверняка будет за что ухватиться.

— Ухватиться за что? — не понял Майкл.

Роб немного смутился, но сказал:

— Ну, они наверняка ухватятся за этот дом. И за твою прогрессирующую одержимость этим домом.

Очевидно, подумал Майкл, новые соседи все-таки оказались наблюдательнее, чем он думал. Все-то они замечали и подмечали: и многочисленные вопросы о прежних хозяевах, которые он задавал обитателям Деревни, и материалы, которые он заказывал для ремонта, и нанятых кровельщика, сантехника и электрика. Жители любой деревни никогда не оставили бы без внимания столь бурную деятельность, теперь наверняка сплетни в Молбри цветут столь же пышным цветом, как и одичавший кустарник у него в саду.

— Господи, — сказал он, — какая еще одержимость?

Роб еще раз, более подробно, повторил то, что говорила ему Энни: Майкл совсем сошел с ума, живет, как отшельник, доработался до того, что превратился в тень…

— Ты и впрямь здорово похудел, — заметил Роб.

— Мне давно пора было сбросить хотя бы десяток фунтов, — пожал плечами Майкл.

— Но для чего ты все это делаешь? — спросил Роб. — Ты ведь никогда не сможешь жить тут один. Я что хочу сказать? Вот сколько тут, например, спален? Штук десять, наверно? И потом, ты вообще-то в театр возвращаться собираешься?

Майкл пожал плечами.

— Кто его знает? Да и кому какое теперь до этого дело?

— Ну, так или иначе, а я тебе вот что скажу: в этом доме нечисто! — заявил Роб с видом человека, совершенно уверенного, что он прав.

Майкл не выдержал и рассмеялся:

— Что значит нечисто?

— Во всех старых домах нечисто, — стоял на своем Роб.

Открытие, что Роб — работавший в рекламе, владевший серебристым BMW и любивший по субботам поиграть в сквош, — настолько суеверен, вызвало у Майкла смех. В некоторых старых домах действительно порой бывает не по себе — за двадцать без малого лет работы в театре Майкл не раз испытывал подобные ощущения, — но к его Особняку это не имело ни малейшего отношения. Он ни разу не натыкался на неожиданно холодные местечки, никогда не слышал никакого шепота в темноте и ни разу не видел даже намека на привидение. В этом отношении его Особняк был безупречен и обладал столь же прозрачной аурой, как Луна.

— Послушай, Майкл… Энни считает, что тебе стоило бы обратиться к врачу…

Майклу сразу расхотелось смеяться. Обратиться к врачу? Как это похоже на Энни! Как странно она воспринимает то, чем он сейчас занимается. Ведь это-то как раз и есть лучшая терапия. Это исцеляет душу куда успешней, чем походы к недопеченному «психотерапевту» — юнцу с докторской степенью по социологии. Что же касается душевного здоровья, ей самой было бы неплохо кое с кем посоветоваться — вряд ли нелепые разговоры о том, что в его Особняке нечисто, свидетельствуют о здравомыслии…

Так он Робу и сказал, при этом невольно все повышая и повышая голос — тот самый голос, который некогда легко, без помощи усилителей, долетал в театре до верхнего яруса балкона; этот голос сейчас словно вспарывал окружающие их вечерние сумерки, так что вскоре Роб не выдержал. Он распрощался и ушел, окончательно уверившись в том, что подозрения, возникшие у Энни относительно психического здоровья Майкла, не лишены оснований.

После его ухода Майкл проверил мобильник. Никаких SMS. Да и батарея почти разрядилась. Надо бы сходить в Деревню и поискать местечко, где мобильная связь получше, подумал он, но потом решил не ходить. Да и зачем? Вместо этого он отправился в деревенскую библиотеку и взял на абонемент несколько книг по местной истории. Фред Ланди и его семейство некогда считались в окрестностях Молбри фигурами весьма значительными, и Майкл надеялся, что ему, возможно, удастся раскопать еще кое-какие сведения об этой семье.

Ему понадобилось три дня, чтобы внимательно прочитать все книги — читал он в перерывах, которые сам же себе и устраивал. Он узнал, в частности, что Особняк был построен Фредом Ланди в 1886 году, а в 1910 году его существенно модернизировали (витражи, фрески и английский парк относились как раз к этому периоду). Оказалось, что Нед Ланди погиб в 1918 году, за несколько дней до окончания войны, а Эмили вышла замуж относительно поздно. Ее мужем стал мистер Треверс Пикок, и у них родился сын, Грэм Пикок, но их брак продлился недолго: Треверс Пикок умер за границей, и уже в 1925 году Эмили вместе с маленьким сыном вернулась домой и жила в Особняке до самой смерти, наступившей летом 1964 года. Что же касается Грэма Пикока, то, судя по сохранившимся в Молбри слухам, умер он холостяком, оставив весьма приличное состояние какому-то благотворительному фонду для слепых.

Вот каковы были привидения, что якобы существовали в Особняке. Здесь жила самая обыкновенная семья: мать, отец, дочь, сын. Были ли они счастливы? Майклу хотелось думать, что были. Даже когда умер малыш, остальные члены семьи продолжали любить и поддерживать друг друга. Можно, разумеется, сказать, что тогда и семьи были совсем другие. Они вместе противостояли трудностям, а не бежали от них. Ну а призраки, думал Майкл, если они действительно существуют, — это существа, безусловно, несчастные, ибо тщетно пытаются заново прожить те куски своей давно минувшей жизни, которые оставили им некую неразрешенную проблему или еще чем-то их не удовлетворяют.

Это желание, впрочем, было ему вполне понятно. Многие годы он и сам жил как призрак: притворялся невидимым, высказывал не свое мнение, а чужое, не жил, а лишь играл роль живого, но играл так хорошо, что под конец и сам совершенно в ней растворился, исчез…

Так, может, это я — призрак, думал Майкл. Может, именно поэтому опустевший старый дом так тепло меня принял? Он улыбнулся, вспомнив слова Роба: прогрессирующая одержимость этим домом. Что, собственно, страшного в его желании снова сделать это старое здание вполне жилым?

Между прочим, до сих пор он, пожалуй, толком и не осознавал, что именно этим и занимается. Дом — это ведь не просто сумма комнат, потолков, стен и окон. Главные составляющие дома — это люди, которые в нем жили, любили и умерли, это их имена нацарапаны на деревянных столешницах и подоконниках; это следы их ног остались на стесанных от времени ступенях лестниц. Такой дом, как Особняк, безусловно, заслуживал уважения, и прежде всего уважать следовало его создателей — за профессионализм, за внимание к деталям, за весь тот труд, который был связан с его содержанием; уважения достойны и сама история, сам немалый возраст этого дома. Конечно, думал Майкл, у прежних хозяев Особняка были слуги — няня, домоправительница, садовник, горничная, повар. Они помогали поддерживать в доме порядок. А теперь ему, Майклу, все приходится делать самому. Мысль о том, что ему в одиночку придется теперь заботиться о таком большом доме, и смущала, и радовала его. Он нашел специалиста по обоям особого качества и заказал точно такие же, марки «Моррис», какие были в Особняке изначально. Он выискивал в антикварных магазинах разные предметы мебели, которые, как ему казалось, могли бы купить супруги Ланди. Эти вещи — одну за другой — он привозил и расставлял в доме. Это было дорого, но стоило того. Со сменой электропроводки, канализационных труб и оштукатуриванием стен он уже покончил и теперь мог себе позволить заниматься деталями — стеклом, черепицей, плиткой на полу, обоями на стенах; он был уверен, что именно такие детали имеют для дома решающее значение.