И тут я его возненавидела. Я возненавидела и его взъерошенные тёмные волосы, и его выцветший свитер, и его тонкие ловкие пальцы. Да чтоб им навеки застрять между клавиш и их пришлось бы ампутировать! Что я сделала такого?! Откуда эта враждебность? Почему он злобно шипит на меня, словно Тобиас, которому по ошибке навалили полную миску солёных огурцов?

– Интересно, почему ты не обращаешься в бегство, как поступила бы на твоём месте всякая порядочная девушка? – ехидно вопросил Бен. – Можешь отправляться к своему драгоценном викарию, думаю, старина Ролли будет рад тебя видеть, если, конечно, не умчался ещё в далёкие края. Да, совсем забыл! Он вчера звонил, хотел ещё раз с тобой попрощаться. Насколько я понимаю, он уже имел возможность сделать это лично. Прости, что забыл тебе передать.

* * *

К следующей неделе мы вновь получили возможность пользоваться столовой, и Бен незамедлительно устроил из террасы кабинет. Там громоздилась беспорядочно сваленная мебель, перекатывались пустые банки из-под краски, пол был усеян обрывками обоев, но Бен, презрев хаос, установил на маленький столик пишущую машинку и с ледяной вежливостью попросил ему не мешать. Закрытая дверь говорила не менее красноречиво, чем письмена на стене.

Как-то вечером мы с Доркас решили поужинать в деревне, отчасти потому, что из-за усердия Бена вечерняя готовка лежала на мне – хотя у меня кулинарное творчество протекало успешнее, чем у Доркас, Бун успел нас настолько избаловать, что блюда в моём исполнении казались нам форменной отравой. Но в большей степени наша вылазка объяснялась тем, что мне требовался подходящий повод, чтобы надеть роскошное голубое платье, которое я недавно купила. Почти все мои наряды уже несколько недель висела на мне, словно халат для беременных дамочек, но из суеверия я ничего нового не покупала. Меня до сих пор не покидал страх, что стоит мне упаковать всю старую одежду и отправить её в Армию Спасения, как я в одночасье наберу утерянные два стоуна. Но в этот вечер я решила сжечь корабли, а заодно и мосты. То ли из-за приглушённого света в комнате (одна из лампочек перегорела), то ли благодаря сапфировому оттенку платья, но мои глаза в этот вечер сделались на два размера больше, а всё остальное на два размера меньше. А может, всему виной волосы, уложенные на затылке тугим узлом? Как бы там ни было, на моём лице отчётливо выделялись скулы, о наличии которых я до сих пор не подозревала. Сказать по правде, взглянув в зеркало, я осталась довольна увиденным.

– А знаешь, крошка, – я старательно разгладила пальцем бровь, – ты выглядишь совсем недурно.

На гребне обретённой уверенности в себе я слетела вниз по ступеням, пронеслась через холл, постучала в дверь террасы и, едва дождавшись разрешения войти, данного с явной неохотой, распахнула дверь.

Писатель сидел ко мне спиной? Не поворачивая головы, но нечленораздельно пробормотал:

– Чтотамтакое?

Медленно приблизившись, я встала прямо за его спиной, отчаянно желая, чтобы колени не бились в знакомой нервной дрожи. Опасаясь, что голос мой объявит забастовку, я сделала глубокий вдох.

– Если это вопрос не национальной важности, я попросил бы тебя зайти попозже.

Бен провёл рукой по волосам, вытащил карандаш из рта и принялся что-то быстро записывать на клочке бумаги.

– Я не принимаю это на свой счёт. Если у тебя нет глаз на затылке, ты не можешь знать, я это или Доркас…

– Не говори глупостей, Элли, для этого вполне хватает ушей. Ты всегда топаешь, как сержант, осматривающий строй на плацу.

Так вот как ему представляется моя изящная плавная походка! Ладно, переживём. Ничто лучше не способствует этому, чем незамысловатая шутка.

– Всё потому, что я потеряла хрустальные башмачки, вот и пришлось надеть ботинки одной из моих уродин-сестёр. Это же твой любимый сказочный персонаж – Золушка. А за дверью стоит Доркас в облике Доброй Феи. Но вот кто будет сопровождать меня на бал? Что скажешь, приятель?

Бен повернулся на стуле. Он медленно окинул меня взглядом, впитывая, казалось, каждый дюйм голубого шёлкового платья, прозрачные нейлоновые чулки без единой морщинки и тёмно-синие туфли на высоких каблуках. Наконец, вернувшись к моему лицу, он долго и пристально смотрел, будто перед ним стояла незнакомка, а потом холодно и решительно произнёс:

– Извини, Элли, я больше не работаю в «Сопровождении».

Тщетные надежды! Миф, что Бен безвольно падёт перед чарами модернизированной версии Элли Саймонс, рухнул окончательно и бесповоротно. Не сама ли я в этом виновата? Не стала ли я с потерей веса высокомерной, тщеславной, бездумной и самодовольной? Жуткая мысль! И естественно, я узнаю об этом последней. Это не та новость, которую ближайший друг поторопится тебе сообщить.

И всё-таки я попросила Доркас высказать своё суждение, но её мнение оказалось даже хуже, чем просто бесполезное. Она заверила меня, что выгляжу я лучше, чем когда либо, а поведение Бена, вероятно, объясняется большой сосредоточенностью. Он, мол, полностью погрузился в творческий процесс. Я бы проглотила эти глупости, если бы Бен не был изысканно любезен с Доркас, стариком Джонасом и даже тётушкой Сибил, когда та изредка забредала к нам.

– Изгнанница в собственном доме, – грустно пожаловалась я Тобиасу.

Дела совсем плохи, если единственным приятелем мужского пола является кот, да и тот в последнее время явно вознамерился предать меня, запрыгивая на колени к Джонасу куда с большей охотой, чем на мои.

С работой на первом этаже было почти покончено. Рабочие ушли, и оставалось только дождаться, когда привезут мебель, шторы и ковры. Тогда комнаты обретут вторую жизнь. Гостиная выглядела в точности так, как я себе и представляла. Светящиеся бра придавали янтарный оттенок кремовым шёлковым обоям, тщательно вычищенному ковру и тёмным дубовым панелям. Каминную доску украшали высокие бронзовые подсвечники и жёлтая китайская ваза – находка Доркас. Я сожалела лишь о том, что не могла повесить на почётном месте портрет Абигайль. Как-то за обедом я выразила сожаление, что картина не закончена, и предложила отнести портрет в художественную лавку, дабы там ему придали завершённый вид. Джонас, старательно подбиравший соус куском хлеба, поднял на неё взгляд и объявил, что учителя в школе всегда находили у него способности к рисованию. Правда, он давно не брал кисть в руки…

– Конечно, Джонас! – с готовностью подхватил Бен. – Беритесь-ка за дело. Хуже, чем у этого художника, всё равно получиться не может.

В хитрых глазах Джонаса притаилась искра. Он словно напрашивался, чтобы я сказала нет. Нахал Бен даже не соизволил узнать моё мнение. Мужчины! Как же я ненавидела их, а заодно и себя за то, что не в силах противостоять тирании этих мерзавцев. Самсон утратил силу с потерей волос, а я лишилась её с потерей веса. Во многих смыслах от меня осталась лишь половина.

Правда, в одно я оставалась непреклонной. Я не поддалась искушению утешиться старым испытанным способом – плотно подзакусить. Лучше найти какое-нибудь дело в доме, не требующее много времени. Неделя за неделей, месяц за месяцем, вот и наступил сентябрь. Скоро весь песок в песочных часах окажется внизу. Пятого октября исполнится шесть месяцев. Викарий ещё не вернулся, но меня это уже не беспокоило. Я почти оставила надежду разузнать какие-то факты, способные пролить свет на причину смерти Абигайль Грантэм, и тем самым выяснить, где спрятан клад.