— Нет, — говорит Кай. — Хуже. Он как будто перестал существовать.

Лео переводит взгляд на Иста, а он, словно в ответ на вопрос, показывает ей поднятые вверх большие пальцы. Она повторяет его жест, он кивает и возвращается к своему занятию.

— Нина же была твоей сестрой, верно? — спрашивает Кай, но, судя по интонации, ответ ему уже известен и он просто ищет повод ее разговорить.

— Да, — отвечает она, затем в очередной раз проверяет камеру, хотя понятия не имеет, что именно должна проверять.

— Да, — повторяет Кай. Целую минуту они молчат, а потом он залпом выпаливает: — Если что, я тебе вправду очень-очень соболезную. Нина была такая классная. Надеюсь, я тебя сейчас не обидел.

— Все нормально, — говорит Лео, чувствуя, что тело вот-вот взбунтуется. Сердце трепещет от проявленной к ней доброты и уважения к Нине, а мозг отказывается принимать прошедшее время, все эти «была», «была».

— Ты прав, она действительно… была особенной.

Кай кивает. На его лице — серьезное, почтительное выражение. Нина вспоминает, как дети на задних рядах ерзали и хихикали во время школьной церемонии памяти Нины.

— И каким же образом Ист запряг тебя в помощницы?

— Да так… — Лео откидывается на ладони, чувствуя кожей тепло заходящего солнца. — Просто оказалась не в то время не в том месте.

Кай смеется и упирает локти в колени.

— Давай, Эйд! — вопит он приближающемуся другу.

Руки Эйдана раскинуты в стороны, доска под ногами виляет змейкой. С этого расстояния движения скейтера выглядят изящными, почти как в балете.

Лео расслабленно наблюдает за ним. Интересно, какие ощущения он испытывает? Каково это — рассекать воздух, да еще чтобы со стороны это выглядело как полет, а не падение?

12 октября, 14:32. 56 дней после аварии

Субботним днем в половину третьего мама высаживает Лео возле торгового центра — большого открытого комплекса с просторными летними верандами, мощеными дорожками, трамвайчиком и фонтанами, раз в полчаса танцующими под музыку. Нина привычно закатывала глаза и обзывала комплекс безликим сельским убожеством, но при этом, как заметила Лео, тусовалась в нем с друзьями не реже двух раз в месяц, а на каникулах и вовсе каждую неделю.

— Обещай, что наберешь меня, если нужно будет тебя забрать, — инструктирует мама, остановившись в зоне высадки, запруженной автомобилями других таких же родителей, чьи юные отпрыски еще не обзавелись водительскими правами. Те, кого привезли или увозят, старательно избегают зрительного контакта. Хуже всего, если мимо проезжает целая машина знакомых по школе, уже освободившихся от родительского присмотра. Зона высадки — место позора, все это знают.

— Господи, да все со мной будет в порядке, — устало говорит Лео. Она старается не думать, что раньше ее сюда привозила Нина, которая не меньше трех раз сигналила по пути. Чем выше заберешься, тем больнее падать. — Правда, мам. Все будет нормально. Не волнуйся.

— Ладно, ладно, — говорит мама.

Сегодня она накрасила губы — хороший знак. Они с тетей Келли договорились выпить по чашечке кофе, хотя Лео догадывается, что кофе — вовсе не кофе, а выпивка по акции «Счастливый час». Мама вообще не пьет кофе, но уличать ее Лео не собирается. Она просто рада, что обе выбрались из дома. Если будни скрашивались привычным ритмом учебы и работы, то в выходные и Лео, и маме не хватало воздуха. Хрупкие создания, пережившие трагедию, они как неприкаянные слонялись по дому, который казался одновременно и слишком огромным, и слишком тесным.

— Передавай тете Келли привет, — говорит Лео, выходя из машины и усердно пряча глаза от троих подростков, только что выбравшихся из роскошного «Лексуса».

— Береги себя и повеселись как следует! — кричит мама. Троица уходит, Лео краснеет от «испанского стыда». Могло быть и хуже, — утешает себя она. — Передам. За вами заедет мама Мэдисон, верно?

— Да, но я не знаю во сколько. — Лео со вздохом медленно закрывает дверцу. — Напишу тебе. Пока.

— Пока!

Мэдисон с подружками ждут у фонтана, исполняющего короткий темпераментный танец под композицию Фрэнка Синатры «Удача, будь же леди!».

— Божечки мои, приве-ет! — радуется Мэдисон, завидев Лео, и спешит ее обнять. — Привет! Прости, я обожаю обнимашки. — Хихикая, она отстраняется. Лео, однако, ничего не имеет против: в конце концов, обнимашки — далеко не худшая вещь в мире.

Лео машет Софи и Оливии, затем ждет, пока подруги решат, куда пойти сначала. Все трое оживленно щебечут, словно были здесь тысячу раз, и Лео мрачно сознает, что так оно и есть на самом деле, что это танец, которого она не учила, сценарий, которого не читала.

Музыка прекращается, и струи фонтана со звонким плеском опадают, напоследок обрызгав всех вокруг дымкой мельчайших капель.

— Блин, моя прическа! — возмущается Оливия.

Два часа, уговаривает себя Лео. Нормальные девчонки, что может пойти не так?

Через пятнадцать минут в компании Мэдисон, Оливии и Софи Лео понимает, что совершила большую ошибку. Находиться среди людей ей тяжело. Поддерживать общение с этими — еще тяжелее. Лео не может ни идти, ни дышать, ни моргать, ни смеяться — у нее как будто вырывают душу. Девушки заходят в три магазина одежды, и Лео первой скрывается в примерочной кабинке, хотя денег на покупки нет. Она просто отчаянно хочет побыть в одиночестве, в тишине — встать, закрыть глаза, сделать глубокий вдох.

Между посещением магазинов они придумывают, что бы такого написать парню Софи, который игнорит ее сообщения.

— Урод несчастный, — негодует Софи, в который раз обновляя список сообщений.

— Вы давно встречаетесь? — интересуется Лео, радуясь возможности вставить словечко.

Софи пожимает плечами:

— Точно не помню, недели две. Да какая разница? У нас все замечательно, — добавляет она таким тоном, что сразу становится ясно: все совсем не замечательно.

За спиной Софи Мэдисон вытаращивает глаза, словно бы спрашивая Лео: «Да кто ей поверит?», потом улыбается. Она очень улыбчивая, делает вывод Лео и чувствует, что тоже обязана улыбаться чаще, но от улыбок у нее уже заболело лицо, и в своем теплом свитере она немного вспотела.