Подтянулся, крякнул и закинул себя на палубу.

— Эй-эй! — забеспокоился Гаврила. — Доктор, ты там как? Цел?

Три долгих секунды я лежал на спине, глядя в небо и ощущая дрожь каждой жилки. Только теперь я позволил себе испугаться, только теперь голова моя пошла кругом, а в глазах защипало. Это продолжалось те самые три секунды…

Затем вскочил на ноги и побежал куда глаза глядят. Я искал штормтрап или подходящий по длине фал. Вокруг все было до слез знакомым и одновременно незнакомым. В неземном красноватом свете я узрел декорации, в которых прошли последние полгода моей жизни, однако теперь эти декорации выглядели так, будто их достали из пыльного чулана и в беспорядке разложили на полутемной сцене.

Под парусиновым тентом я отыскал свернутую в бухту тросовую лестницу. Бросил ее конец за борт и первым делом позвал наверх боцмана.

Через две минуты Гаврила стоял рядом со мной.

— Спустим шлюпку, — предложил он с ходу. — Поднимем Георгия Иваныча на ней.

— Точно! — одобрил я. — К шлюпбалке!

И в этот момент над мачтами броненосца с ревом пронеслась летающая машина. Мы с Гаврилой по привычке пригнулись. Летун описал над «Кречетом» круг и двинул на юго-восток.

Итак, с этого момента «хозяевам» известно, что строптивые земляне добрались до своего боевого корабля.

В конце концов, перед бурей всегда следует затишье. Затишье, дарованное нам Небесами, подошло к концу.

…Мы спустили шлюпку при помощи неподатливой лебедки. Отец Савватий уложил Северского в лодку («Победоносец» теперь был вынужден самостоятельно зажимать артерию) и вскарабкался на борт по тому же штормтрапу. Втроем мы навалились на ворот лебедки, приводя в движение забитые ржавым песком шестерни, и подняли-таки наш драгоценный груз…

Когда Гаврила и отец Савватий погрузили артиллериста на носилки, внизу, у киля корабля, уже кружил десяток вернувшихся к «гнездовью» человекоподобных тварей.

— Вы боитесь крови, отец Савватий?

Священник задумчиво поглядел на руки: они были по локти покрыты бурой коркой.

Гм, очевидно, я задал ненужный вопрос. И все-таки Савватий ответил:

— Священник, Паша, это одновременно учитель, врач и воин. Поэтому я не боюсь крови… Точно — не боюсь.

— Что ж, весьма кстати. Весьма рад, что у меня такой ассистент… Ну-с, Георгий Иванович, начнем, что ли?

В операционном пункте горели две керосинки. От моих рук на бледное лицо раненого падали черные тени. Руки двигались быстро, тени метались еще быстрее, словно стремясь подчеркнуть драматизм ситуации. Отец Савватий прижимал к плечу артиллериста марлевую салфетку и напевал под нос какую-то молитву. Сильно пахло спиртом, потом и кровью. Все было в добрых традициях русской полевой хирургии… Вот я беру шприц и ввожу иглу в правое предплечье Северского…

— Что это? — спросил тот, уставившись на меня. В глубине не знающих страха глаз прорастало зерно паники. Я знал этот взгляд — видел добрую сотню раз под час своей хирургической практики в Смоленске и Петербурге. Краснощекие молодцы, которые не струсят побороться с медведем, приходят в ужас от одного только вида медицинского инструмента. И Северский не был исключением.

— Это? Морфий, батенька, морфий…

Эх, не ожидал лихач оказаться на «Кречете» вот таким образом. Все — проклятая спешка и самоуверенность. Хотел как лучше, а подставил всех, да и сам оказался на столе в плачевном виде. Ну да ничего, я заштопаю удальца. Зато потом, когда он встанет на ноги, собственноручно порежу на ремни: в следующий раз он, каналья, меня не подведет! По его вине мы оказались отрезанными от основного отряда, да еще с раненым на руках. Как теперь подать знак Купелину? Как предупредить о логове «стариков»? Да и «хозяева» нынче осведомлены, что мы добрались до «Кречета»…

— Павел, вы сохраните мне руку? — пролепетал Северский с неприкрытой тревогой в голосе.

Вот в чем дело! Не напрасно, дружище, потеешь от страха. Какая зараза обитает на клыках «стариков», оставивших на тебе глубокие отметины, мы скоро узнаем (я поглядел на след от зубов личинки на своей ладони: рана сочилась лимфой, и по-хорошему мне полагалось перевязать самого себя для начала). Наше счастье, что на Марсе нет тех болезнетворных микроорганизмов, которые вызывают жесточайшие воспаления на Земле. По-моему, нет. И все-таки возможность заражения крови я бы исключать не стал. Поэтому самым надежным было бы ампутировать руку Северского по самое не могу, удалить вместе с плечевым суставом.

— Паша, голубчик, — взмолился вдруг Северский, — не отнимайте мне руку! Будьте же человеком — пожалейте!

— Что вы переживаете, Георгий? — проговорил я, снимая с раны пропитавшуюся кровью салфетку. Выглядела рана жутковато. — У вас останется правая рука. Ею и будете махать саблей.

— Христом вас заклинаю, — прошептал Северский растрескавшимися губами; речь его стала неразборчивой, очевидно, морфий начал действовать. — Не делайте калекой… зашейте… хм… как курить хочется!

Я взял ножницы. Пальцы мои мелко тряслись.

Нет-нет! Так не пойдет!

Я положил ножницы на место, глубоко вдохнул раз, другой… Снова взялся за инструмент. Вот теперь все, как положено!

В операционный пункт вбежал Гаврила.

— Не открыть арсенал! — выпалил он, тяжело дыша. — Дверь стальная, и ключи… уф!., ключи у начальника вахты были… не могу найти дубликат! Может, взять инструмент в слесарной и попробовать взломать…

— Нет, — сказал я, отрезая ножницами лохмотья приведенной в негодность мышечной ткани. — Не своди глаз со «стариков». Как бы они не попытались пробраться на «Кречет»… моим способом или каким-то иным. Полагаю, гады не уймутся, пока не вцепятся нам в глотки, пока не выслужатся перед «хозяевами».

— Пулемет бы! — продолжал гнуть свое Гаврила. — Только арсенал не открыть. На верхней палубе «максимы» рабочие, но «старики» копошатся в мертвой зоне — под килем, — сверху я их никак не достану. Что делать, доктор? У меня — восемь патронов к револьверу, а больше — шиш. У тебя в каюте было оружие?

— Нет. Откуда?.. Прижмите!!! Отец Савватий! Вы видите? Опять кровь хлещет! Зажмите изо всех сил, не бойтесь!

Северский заворочался. Адская боль пробилась сквозь туман наркотического сна и вцепилась крючьями в сознание, приводя моего пациента в чувство. Я отбросил иглу и нить, схватился за шприц, намереваясь добавить дозу морфия. Боцман, увидев такие дела, виновато хмыкнул и, кажется, собрался ретироваться, но тут мне в голову пришла замечательная мысль.

— Наполни бутылки керосином и добавь огоньку. Дай уродам прикурить. Готов побиться об заклад, что горючая смесь надолго лишит их аппетита!

Гаврила сначала нахмурил брови, соображая, затем воодушевленно хохотнул, стукнул кулачищем по переборке и выскочил в темный коридор.