– Тебе, наверное, стоит пойти внутрь, – предупреждаю я его.

Кажется, Хардин сейчас вскочит из-за стола, бросится сюда и вышвырнет Роберта через ограду в лес.

Но он этого не делает. Он остается на месте, его пальцы хватают ножку бокала, потом Хардин бросает на меня еще один взгляд и, подняв свободную руку, кладет ее на спинку стула Лилиан. О боже! Грудь сжимает от такого жестокого удара.

– Мне очень жаль, – говорит Роберт.

Я почти забыла, что он стоит рядом со мной.

– Все нормально, правда. Я должна была быть к этому готова. Я играла в эту игру полгода. – Меня передергивает, и я проклинаю себя за то, что, не усвоив урок в течение месяца, двух и даже трех, я стою на улице с незнакомцем и наблюдаю, как Хардин бесстыдно флиртует с другой девушкой. – Не знаю, зачем я все это рассказываю. Извини.

– Потому что я спросил, – любезно напоминает мне Роберт. – И у нас еще много вина, если ты вдруг хочешь выпить. – Он хитро улыбается мне.

– Да, мне, конечно, потребуется еще. – Я киваю, отворачиваясь от окна. – Ты уже сыт по горло? Нытьем полупьяных девушек о своих бойфрендах?

Он смеется:

– Нет, обычно на их месте – богатые старики, недовольные тем, что их стейк недостаточно прожарен.

– Как тот мужик за нашим столом, в красном галстуке. – Я указываю на Макса. – Боже, какой болван!

Роберт кивает в знак согласия:

– Да, это точно. Не в обиду будет сказано, но тот, кто требует поменять салат, потому что «в этом слишком много оливок», по-моему, кретин по определению.

Мы оба хохочем, и я прикрываю рот тыльной ладонью, боясь, что расплачусь от смеха.

– Точно! Он такой зануда, что прочитал целую лекцию, излагая свои глубокомысленные рассуждения об оливках. – Я понижаю голос, пытаясь повторить голос неприятного отца неприятной девушки: – «Избыток оливок перебивает тонкий земляной вкус брокколи».

Роберт хохочет, сгибаясь пополам. Упершись руками в колени, он говорит, гораздо лучше воспроизводя голос Макса, чем я сама:

– Можете положить мне четыре оливки? Три я не почувствую, а пять слишком много – это разрушит весь вкус!

Я так смеюсь, что у меня болит живот. Не знаю, сколько это продолжается, но когда я слышу, как дверь рывком распахивается, мы с Робертом инстинктивно замолкаем, оборачиваемся… и видим в дверях Хардина.

Я выпрямляюсь, поправляя платье. Не могу избавиться от ощущения, что сделала что-то плохое, хотя и понимаю, что ничего не было.

– Я не помешал? – рявкает Хардин, привлекая к себе внимание.

– Нет, – отвечаю я, надеясь, что мой голос звучит твердо.

Дыхание мое все еще сбивается от смеха, в голове шумит от выпитого, а в сердце – боль из-за Хардина.

Хардин смотрит на Роберта.

– Надеюсь.

Роберт все еще улыбается, в его глазах искры веселья, пока Хардин изо всех сил старается его запугать. Но он не боится, даже не моргает. Даже если он натренирован и часто сталкивался с подобным дерьмом, чтобы всегда оставаться любезным, то тут, вне пределов слышимости других посетителей, ему, кажется, нет оснований демонстрировать Хардину показную вежливость.

– Чего ты хочешь? – спрашиваю я Хардина.

Когда он поворачивается ко мне, его губы плотно сжаты.

– Иди внутрь, – приказывает он, но я отрицательно мотаю головой. – Тесса, кончай свои игры. Заходи.

Он тянется к моей руке, но я отдергиваю ее и остаюсь на месте.

– Я сказала нет. Возвращайся сам – думаю, твоя подружка скучает, – с ненавистью шиплю я.

– Ты… – Хардин оглядывается на Роберта. – Тебе действительно надо зайти. Нам нужно принести еще напитки. – Он щелкает пальцами как можно оскорбительнее.

– Я и правда пойду внутрь. Но думаю, придется вам поискать кого-то другого, кто позаботится о ваших напитках, – говорит Роберт, пожимая плечами.

Хардин на мгновение теряется; он не привык, чтобы ему так отвечали, особенно незнакомцы.

– Хорошо, выражусь доступнее. – Он подходит к Роберту вплотную. – Отвали от нее. Убирайся внутрь и займись чем-нибудь полезным, прежде чем я возьму тебя за твой дурацкий воротник и грохну башкой о перила.

– Хардин! – восклицаю я, становясь между ними.

Но Роберт остается совершенно спокоен.

– Давай, – сообщает он уверенно и спокойно. – Но учти, городок у нас маленький. Мой отец – шериф, дедушка – судья, а моего дядю они посадили за нападение и избиение. Так что если хочешь навлечь на себя проблемы… – Он снова пожимает плечами. – Пожалуйста.

Я в шоке широко открываю рот. Хардин бросает испепеляющие взгляды, но, кажется, взвешивает все варианты, глядя попеременно то на меня, то на Роберта, то в зал ресторана.

– Пойдем, – снова говорит он мне.

– Я не пойду, – отвечаю я, отступая. Но затем поворачиваюсь к Роберту: – Пожалуйста, оставь нас на минутку.

Он еще раз кивает, бросив на Хардина еще один взгляд, перед тем как скрыться в дверях.

– Ну так что, ты собиралась потрахаться с официантом? – Лицо Хардина искажается, и я отступаю шаг назад, желая выдержать его взгляд.

– Может, ты все-таки остановишься? Мы оба знаем, что будет дальше. Ты будешь меня оскорблять. Я уйду. Ты придешь и скажешь, что никогда больше не будешь так говорить. Мы вернемся в дом и уснем вместе.

Я закатываю глаза. Он кажется абсолютно растерянным. Но, как всегда, Хардин быстро ориентируется. Он запрокидывает голову от смеха и говорит только:

– Неверно. – И быстро идет к двери. – Я не буду этого делать. Кажется, ты забыла, как это на самом деле происходит: ты начинаешь психовать из-за каких-то моих слов, потом уходишь, а потом я прихожу и трахаю тебя. А ты… – добавляет он со злорадной ухмылкой. – Ты всегда мне это позволяешь.

Я в ужасе смотрю на него, и мои руки тянутся к животу, чтобы удержаться после таких уничтожающих слов.

– Почему? – Я задыхаюсь, не чувствую холодного воздуха.

– Не знаю. Потому что ты без меня не можешь. Видимо, поэтому. Я трахаюсь лучше, чем другие, – говорит он резким тоном.

– Почему… сейчас? – уточняю я вопрос. – Я хотела сказать, почему ты так поступаешь сейчас? Из-за того, что я не поеду с тобой в Англию?

– И да, и нет.

– Я не отказываюсь от Сиэтла ради тебя, а ты решил отвернуться от меня? – Глаза горят, но я не буду плакать. – Ты приходишь с ней, – я указываю на Лилиан за столом, – и говоришь мне все эти ужасные вещи? Я думала, что мы это уже прошли. Что случилось с твоими заверениями, что ты без меня не можешь жить? Что случилось с твоими усилиями удержать меня рядом с собой?

Он смотрит в сторону, и на мгновение, еле заметную секунду, я вижу под маской ненависти волнение.