По заверениям Каролин, блёстки были не ядовиты и совершенно безопасны для окружающей среды. Последнее уточнение оказалось очень кстати, потому что Элиас, младший из сыновей автора триллеров, ухитрился съесть примерно четверть кило блёсток, посыпая ими фирменные марципановые пирожные мадам Клео. Как выяснилось чуть позже, подбил его на это не кто иной, как Дон, который окрестил это проверкой на храбрость. Я сообщила об инциденте родителям Элиаса и попросила их не удивляться, если завтра-послезавтра после Элиаса в туалете будут плавать блёстки. К сожалению, это было единственное, что я могла сделать в этой ситуации.

Кстати нужно отметить, что в общении с другими детьми Дон предпочитал не применять силу: чтобы посеять среди них раздор или смуту, ему хватало нескольких слов. Удивительно, как этот чертёнок нутром чуял слабые места окружающих и использовал это чутьё в своих интересах. Кто до сих пор смог противостоять его умению плести интриги, так это маленькие американки Грейси, Эми и Мэдисон, да и то только потому, что говорили с Доном в прямом смысле слова на разных языках. По-немецки они знали одно-единственное слово – «данке». Дон мог разглагольствовать сколько угодно, но всё было бесполезно: они не понимали его зачаточный школьный английский, он – их певучий диалект южных штатов.

Двадцать седьмого декабря погода испортилась настолько, что мы вообще не смогли погулять. Нет, мы честно пытались. В течение получаса мы натягивали на детей лыжные комбинезоны, штаны и куртки, тёплые сапоги, шапки, шарфы и перчатки – и всё это только для того, чтобы десять минут спустя снова раздеть их. Выходить на прогулку было бессмысленно. Ледяной ветер непрерывно швырял нам в лицо крупные хлопья снега, ресницы, брови и кончики волос в мгновение ока покрылись инеем. Кроме того, попадая на кожу, снег неприятно колол её ледяными иголочками. Из-за метели невозможно было различить что-либо дальше собственного носа. Не дойдя даже до гостиничного катка, мы решили повернуть назад, опасаясь, что кто-то из детей отстанет и заблудится в метели или кого-нибудь снесёт ветром.

Снова оказавшись в тёплой и уютной игровой, все облегчённо вздохнули, однако никому, кроме Каролин, не хотелось ни клеить, ни резать. К сожалению, никто так и не смог объяснить, как так вышло, но факт остаётся фактом: через несколько минут после нашего возвращения Дон и Грейси затеяли настоящую дуэль на ножницах. Дон отстриг Грейси приличную прядь волос, а Грейси, изловчившись, отчикала кусок полы незаправленной рубашки Дона.

Грейси при этом ругалась как извозчик. Я уверена, что её мать даже не подозревала о столь богатом словарном запасе дочери.

Когда нам наконец удалось разнять дуэлянтов (и конфисковать у них ножницы), Дон выступил в своём роде:

– Пусть Грейси Барнбрук из Чарльстона, штат Южная Каролина, не думает, что моя рубашка останется неотмщённой. Она ещё пожалеет, что появилась на свет! – Он злобно сверкнул на меня глазами: – Переведи ей!

Я повернулась к Грейси:

– Дон говорит, что очень рад, что присоединился к занятиям в игровой, ведь иначе он никогда бы не познакомился с тобой, Грейси. А ещё он говорит, что ему очень жаль, что так вышло с твоими волосами, – достаточно вольно перевела я.

Грейси скрестила на груди руки:

– Ну ладно. Скажи ему, что я принимаю его извинения. Это только потому, что у него красивые глаза, а ещё потому, что я не люблю тихонь – с ними одна скукотища.

Эми закатила глаза:

– Вот до чего доводят розовый гипюр и сиреневые блёстки. Вот вам, пожалуйста! Сначала мы влюбляемся в плохих парней, потом нам становится наплевать на все достижения эмансипации, а потом – добро пожаловать в клуб разбитых сердец.

Да уж, Эми сегодня была не в лучшей форме.

Я повернулась к Дону:

– Эми говорит, что, хотя Грейси выглядит невинной овечкой, летом на школьном дворе она сломала плечо мальчику, который задирал её. А ещё там была какая-то тёмная история с одноклассницей, которой она сломала нос. Хотя Грейси уверяет, что это было недоразумение.

– Правда? – Дон потрясённо сглотнул.

А Грейси кокетливо захлопала ресницами.

– Если хочет, он может научить меня паре швейцарских ругательств, – предложила она. – Моя мама всё равно их не поймёт, а она не запрещает мне говорить то, чего не понимает. Спроси его, как по-немецки «конское дерьмо».

Я снова обратилась к Дону:

– Её мама опасается, что в один прекрасный день Грейси не сможет держать себя в руках и прибьёт кого-нибудь, но Грейси утверждает, что она научилась владеть собой. А ещё она хотела спросить у тебя, как по-немецки будет «конское дерьмо».

Больше я ничего не могла сделать для Грейси. Я надеялась, что на первое время этого хватит, чтобы отвлечь Дона от его далеко идущих планов мести. В любом случае, сейчас он взирал на Грейси с гораздо большим уважением, чем прежде. Кроме того, он не понимал, почему она склонила голову набок и кокетливо улыбается ему, накручивая на палец остатки отрезанного локона. В задумчивости мальчишка потёр собственное плечо.

– Вот видишь, главное – правильно наладить диалог, – удовлетворённо заметила я, обернувшись к Эми. – Возможно, вы с Эйденом просто неправильно друг друга поняли.

Я не успела обосновать свою точку зрения, потому что дверь в игровую распахнулась, и появился не кто иной, как Роман Монфор в сопровождении семейства Егоровых. Телохранителя при них не было: вероятно, он затаился где-нибудь снаружи в укромном уголке.

Я обратила внимание на то, что он вообще выполнял свои обязанности исключительно конфиденциально, – его не было ни видно, ни слышно. Наверное, именно это отличало профессионала от дилетанта.

Отец Бена вошёл в игровую не поздоровавшись. В отличие от него Виктор Егоров, переступив порог, приветливо кивнул всем присутствующим. Стелла Егорова осталась стоять в дверях, картинно изогнувшись.

После нашей беседы в сочельник я вообще не видела Романа Монфора, даже издалека, поэтому, без предупреждения оказавшись в одной комнате с ним, страшно испугалась. У меня в голове немедленно всплыли слова, сказанные им в воскресенье вечером. Я вспомнила глубокое презрение, написанное на его лице, и автоматически съёжилась в надежде, что он не заметит меня, как это обычно происходило раньше.

– Вот. Это наша скромная детская. Эти стены помнят ещё детей актрисы Элизабет Тейлор, – произнёс по-английски директор отеля, обведя комнату рукой.

Что-о-о?! Я могла поклясться, что он придумал это только что. Впрочем, Стеллу Егорову это обстоятельство не особенно впечатлило. Как всегда, при себе у неё была собачка, в этот раз упакованная в серебряную сумочку из крокодиловой кожи, гармонировавшую с серебристыми туфлями-лодочками на шпильках. Стелла предстала в элегантном синем платье с открытой спиной (этот наряд идеально подходил для церемонии вручения «Оскара»).

Собачка визгливо тявкнула. Фея и сыновья писателя, бегавшие вокруг стола, встали как вкопанные, вытаращив на неё глаза.