вазу, водрузил на стол пакеты с контейнерами из ресторана и присел напротив меня на диван. Я полулежала, вытянув ноги, которые гудели после целого дня на каблуках. Витя по старой привычке взял в ладони мои ступни и начал их разминать. Все было так, словно между нами не пробежала черная кошка, и вообще никаких проблем в нашей паре не было. Пока он не заговорил.

— Мышка, давай заведем ребенка.

Заведем. Как собачку или котика. Пойдем к заводчику, например, и возьмем себе того, который больше понравится.

Сердце зашлось знакомой тупой болью.

— Заведем? — спрашиваю, вкладывая в одно слово всю язвительность, которая есть во мне. — Как ты себе это представляешь, Богомолов?

— Найдем сурмаму, например. Это же будет полностью наш ребенок, просто выносит его другая женщина.

Я откидываюсь на подушку и накрываю глаза ладонью. Тупая боль усиливается, медленно подползая к шее, а потом и к голове.

— Зачем? — спрашиваю устало. Я правда не понимаю, к чему нам сейчас ребенок. В такое время, когда я не могу принять мужа, он решил, что нам нужен наследник.

— Ну как зачем? Мы же хотели ребенка.

Открываю глаза и смотрю на Богомолова.

— Витя, ребенок не спасет наш брак, — говорю негромко, но по тому, как перекосилось его лицо от боли и замерли руки на моих ступнях, понимаю, что он услышал. — И ребенок — это не инструмент для исправления ошибок. Это живой человек. Чтобы рожать… — сглатываю горький ком и подтягиваю ноги, садясь. — Чтобы заводить ребенка, пара должна быть готова морально. В первую очередь, брак должен быть крепким. А наш, Витя, разваливается. Слышишь треск? Это швы нашего пожизненного союза потихоньку расходятся. Поэтому мой ответ “нет”.

— Я хочу это исправить.

— Дай мне продохнуть, Богомолов! — прошу с истерикой в голосе. — Я же сказала тебе, что мне нужно пространство! Я хочу снова полюбить себя, понимаешь?! Не тебя! Себя! Начать уважать себя достаточно, чтобы не допускать те унижения, которые ты щедро мне даришь!

— Мышка…

— Уйди! — подскакиваю с дивана и обнимаю себя руками, стараясь сохранить свою целостность и не рассыпаться окончательно. — Пожалуйста, дай мне немного пространства!

Во взгляде Вити столько растерянности и боли, что я уже хочу забрать свои слова назад, но потом вспоминаю, ради чего это делаю. Ради кого. Я и правда должна сначала полюбить себя, потому что, слепо любя Богомолова, я полностью себя растеряла. А такое одержимое чувство, которое я испытываю к мужу, кажется, хоронит меня настоящую и приводит к тому, что скоро я стану ненавидеть мужа за то, что в этих отношениях превратилась в ресурс, перестав быть личностью.

Он уходит, громко хлопнув дверью, а я сползаю на пол и царапаю кожаную обивку дивана, рыдая так громко, что, наверное, слышат соседи.

Богомолова хватило на два дня. Я даже начала волноваться, все ли с ним хорошо, потому что за это время он мне даже паршивого сообщения не прислал. Знал бы он, сколько раз я била себя по рукам, чтобы не написать ему первой.

В следующий раз Витя появился у дома поздно вечером. Я возвращалась с работы, где сильно задержалась, а его машина стояла под подъездом. Странно, что не на подземной парковке, но мне было плевать. Сердце предательски затарахтело, почувствовав хозяина.

Паркуюсь перед его машиной и выхожу, чтобы встретиться с ним. Не хочу видеть его в квартире, аромат его туалетной воды только выветрился оттуда. Я хочу заполнить все пространство этого жилья только собой. Можно сказать, что я остро в этом нуждаюсь.

Останавливаюсь у его капота и жду, сложив руки на груди. Богомолов выходит из машины и, подхватив оттуда букет гребаных роз, идет ко мне. Смотрит с опаской, но улыбается. Он еще не успевает ничего сказать, как я вырываю у него из рук ненавистный букет и, замахнувшись, луплю им по фаре машины Богомолова. После первого удара меня охватывает азарт, и я раз за разом бью цветами по капоту, наслаждаясь хрустом сломанных стеблей и тем, как лепестки и бутоны срываются и разлетаются в стороны.

Витя молчит. То ли боится что-то сказать, то ли ждет, пока закончится моя молчаливая истерика. Запыхавшись, останавливаюсь и впечатываю растерзанные стебли в руки Богомолову. На его лице уже нет ни тени улыбки. Мой муж смотрит на меня хмуро, но без злости. Как будто… понимает. Мы молча сверлим друг друга взглядами добрых пять минут, пока я не решаю заговорить.

Но сначала подхожу к своей машине, достаю из сумочки сигареты с зажигалкой. Всовываю дрожащими руками тонкую сигарету между губ и прикуриваю, смачно затянувшись. Возвращаюсь и встаю напротив мужа.

— Каждый цветок, который ты приносил в наш дом, был для меня как красная тряпка, — произношу слегка дрожащим голосом, но, на удивление, твердым тоном. — Они всегда служили доказательством того, что ты снова загулял. Довольная рожа и букет.

— Я дарю тебе цветы просто потому что хочу порадовать, — ровным тоном отвечает он.

— Если бы ты на самом деле хотел спасти отношениях, то не врал хотя бы о таких мелочах, — выплевываю ему в лицо и наблюдаю за тем, как он кривится.

Отшвыривает огрызки шикарного букета на тротуар и дергает плечами. Я знаю, что он психует, но не вправе сейчас показать мне свои эмоции, потому что чувствует свою вину. Складывает руки на груди и поворачивается ко мне лицом.

— Да, после измен я тоже приносил цветы, — цедит сквозь зубы. Я чувствую, как нелегко дается ему это признание, но пока еще не знаю, поощрять ли за искренность или ненавидеть за сам факт измен.

— И как?.. — мне приходится прерваться, потому что я начинаю задыхаться от эмоций. — Как ты предлагаешь теперь реагировать мне на букеты, которые ты приносишь? Радоваться тому, что ты хочешь сделать мне приятно или каждый раз подозревать тебя в новой измене?

— Ир, вернись домой, — произносит он со вздохом и проводит рукой по волосам. — Мы придумаем, как все исправить.

Я разворачиваюсь и иду к урне, чтобы выбросить окурок. Сейчас я нуждаюсь в этих нескольких шагах, чтобы перевести дух. Несколько секунд, чтобы вернуть себе подобие равновесия и самообладания. Возвращаюсь и становлюсь напротив Богомолова. Чувствую, что уже лучше могу владеть