– Оживить мертвое тело и сделать его пригодным для работы – задача сложная даже для меня, – проговорил Балрух своим странным, лишенным всякого намека на эмоции голосом.

– Знаю. – Атон улыбнулся лучезарной ангельской улыбкой. – Но ты справишься.

Он открыл рот, и виноградина, до сих пор неподвижно висевшая в воздухе, плавно опустилась ему на язык.

Мотор самолета гудел ровно и монотонно. Два сержанта из службы сопровождения зевали и старались не смотреть на страшный груз, который они перевозили. Деревянный гроб, запаянный в цинк и помещенный в тяжелый деревянный короб с опилками. Двести килограммов смерти и горя.

– У меня дядьку в таком же привезли из Афгана, – сообщил один из сержантов, тощий, с сонным, бледным лицом, другому, коренастому и розовощекому. – В восемьдесят восьмом. Всего за год до окончания войны.

– Да, – неопределенно проговорил румяный сержант. – Хреново.

Тощий усмехнулся:

– Ничего. Главное, чтобы нас с тобой в таких же не привезли. За казенный счет.

Розовощекий сержант посмотрел на своего напарника недовольным взглядом.

– Не трепись, а то накличешь.

– Тьфу-тьфу-тьфу, – трижды сплюнул через правое плечо тощий сержант.

– Через левое надо было, – хмуро проговорил розовощекий.

– Да ладно.

Оба снова замолчали.

– Жалко капитана. Погиб бы от пули – было бы не так обидно.

– Да уж.

Оба снова посмотрели на гроб и поежились. Капитан Савостьянов, лежащий в гробу, умер от болевого шока после того, как ему в лицо плеснули кислотой. Смерть была страшная и дикая. Ходили слухи, что капитан Савостьянов изнасиловал и заколол ножом девушку из аула Девкар-Гулар. Так это или не так – неизвестно, а только кислотой ему в лицо плеснула пожилая женщина, которая вполне могла приходиться этой «гипотетической» девушке матерью или старшей сестрой.

Допросить виновницу не удалось – солдаты, следовавшие за капитаном, выпустили в нее из своих «АК-74» два десятка пуль и фактически разорвали ее тело в клочья.

Тощий сержант отвел взгляд от груза-200, посмотрел на розовощекого и спросил, понизив голос:

– Как думаешь, это правда?

– Что? – нахмурился румяный.

– Что он ту девку… ну, ты понимаешь.

Румяный пожал плечами:

– Понятия не имею.

Тощий помолчал немного, а затем философски изрек:

– Н-да, страшная смерть. Знаешь, у меня батя попал в бетономешалку. Давно, лет пятнадцать назад.

– По пьяни, что ли?

– Угу. Тоже хоронили в закрытом гробу.

– Мать, поди, убивалась.

– Да нет. Мать померла от инфаркта еще года за полтора до этого. Вот отец и запил. Любил ее очень.

– Ясно. Сочувствую.

Тощий сержант вздохнул и кивнул, как бы принимая соболезнование товарища.

Полет длился уже полтора часа, и, утомившись, сержанты стали клевать носами. И вдруг тощий сержант встрепенулся. Тревожно повел головой и хрипло спросил:

– Братан, ты слышал?

– Чего? – поднял голову розовощекий сержант.

Тощий наморщил лоб и озадаченно проговорил:

– Какой-то шум… Будто скребется кто.

Румяный несколько секунд прислушивался, затем пожал плечами и спросил:

– Да нет, не слыхать. Наверно, тебе показалось.

– Да… Наверное.

Тощий сержант вздохнул и снова опустил голову.

– Мерещится всякая дрянь… – недовольно пробормотал он.

Однако через несколько секунд оба сержанта снова вскинули головы. На этот раз они оба услышали странный звук. Будто кто-то поскреб ножом об доску.

– Теперь слышал? – хрипло прошептал тощий сержант.

Розовощекий кивнул:

– Да.

Скрежещущий звук снова повторился. Тощий уставился на ящик. Сглотнул слюну и вымолвил:

– Будто бы из ящика, а?

Розовощекий тоже посмотрел на ящик. Нахмурился и отчеканил:

– Быть того не может.

– Да точно тебе говорю – из ящика!

Розовощекий сдвинул камуфляжную кепку набок и поскреб в затылке.

– Может, мыши? – рассеянно произнес он.

– Какие, к черту, мыши? Это же груз «двести!» – Тощий отстегнул страховочный ремень и поднялся с кресла. – Надо послушать поближе.

Он прошел три шага, отделяющие его от деревянного ящика, наклонился и прижал ухо к толстой доске.

– Ну? – нетерпеливо спросил розовощекий сержант. – Что-нибудь слышишь?

– Вроде тихо. Хотя…

Лицо тощего сержанта дернулось, словно через него пропустили электрический ток, а сам сержант резко отпрянул от огромного ящика. И вдруг раздался страшный треск, деревянная панель ящика вместе с торчащими из нее гвоздями вылетела с такой скоростью, словно по ней ударили изнутри молотом. Опилки посыпались на пол, а в следующее мгновение перепуганные сержанты увидели руку. Иссеченная ссадинами, с белыми, чрезвычайно крепкими на вид ногтями.

Рука помедлила лишь долю секунды, а затем схватила тощего сержанта за плечо и резко рванула на себя. Сержант ударился головой об угол ящика и рухнул на пол с расколотой височной костью.

Тут последовал новый удар – такой чудовищной силы, что доски ящика разлетелись в стороны, подобно осколкам взорвавшейся бомбы. А вслед за тем из ящика, словно из огромного раскрывшегося цветка, поднялась высокая человеческая фигура.

Это был капитан Савостьянов. Верхняя часть его лица была изуродована ожогами, на выпученных глазах не было век.

Розовощекий сержант, не веря своим глазам и все еще не осознав до конца, что произошло нечто сверхъестественно страшное, отстегнул страховочный ремень и заскреб по кобуре дрожащими ногтями, тщетно пытаясь вытащить табельный пистолет.

Капитан Савостьянов, высокий, широкоплечий, со страшным обожженным лицом, смотрел на сержанта круглыми глазами, лишенными век.

– Такого… не бывает, – пробормотал сержант.

Капитан высоко подпрыгнул и мягко, по-кошачьи, приземлился прямо перед розовощеким сержантом. Затем схватил его пальцами за горло и приблизил к нему свое лицо. Сержант захрипел и попробовал оторвать страшную руку капитана от горла, но холодные пальцы продолжали сдавливать его шею.

Сержант ткнул дуло пистолета капитану Савостьянову в грудь и нажал на спусковой крючок. Прогремел выстрел, и тело капитана вздрогнуло, но пальцы его правой руки не разжались и на этот раз. Савостьянов опустил левую руку, вынул из ножен задыхающегося сержанта десантный нож и с размаху всадил его сержанту в бок. Потом с хрустом провернул тяжелую рукоять.