Фурзеусы охотно уселись в свои кресла, немного ошеломленные, но как будто довольные. Лайам вместе с госпожой Присциан вышел на кухню. Они остановились возле разделочного стола.

— Верно ли я поняла — вы действительно считаете, что Фурзеусы… вне подозрений? — спросила госпожа Присциан. Лайам кивнул. — Это хорошо. Они — очень милые, и их отец был неплохим человеком. Чего вы от них хотите?

— Я надеюсь обсудить с ними вещи, о каких леди Окхэм не захотела со мной говорить.

— Ах… Моя племянница такая… — госпожа Присциан замолчала, подбирая подходящее слово, — такая строптивица. Что поделать, так уж ее воспитали. Ну а Фурзеусы наверняка с удовольствием ответят на ваши вопросы. Они любят поговорить… — Госпожа Присциан взмахнула руками, словно отстраняясь от докучных забот. — А теперь, я полагаю, вы хотите узнать, не нашла ли я чего-нибудь для вашей знакомой?

— Да. Но если вы ничего не нашли — это не важно.

— Нашла. Хотя и не знаю — то ли. Несколько тетрадей, помеченных именем Эйрина, и какую-то книгу. Полагаю, это его работы. Они лежали в дальнем углу мансарды и довольно хорошо сохранились, учитывая их древность. Я не хочу, чтобы записи выносили из дома, поэтому ваша знакомая может просмотреть их у меня. Наверху имеется кабинет — просторный и хорошо освещенный. Когда мне ее ожидать?

— Она придет в любое удобное для вас время, — сказал Лайам. — Для нее, насколько я понимаю, эти записи будут подарком судьбы.

— Мне они все равно ни к чему. Пусть приходит… ну, скажем, через пару часов и остается тут сколько захочет. Вы приведете ее?

— Да, — с искренней благодарностью в голосе сказал Лайам. — Обязательно. Благодарю вас, госпожа Присциан.

— Пустяки, — отмахнулась вдова. — Значит, мы еще увидимся с вами… Что ж, тогда и поговорим. Я очень обеспокоена происходящим.

На взгляд Лайама, она вовсе не выглядела обеспокоенной, но он постарался уверить ее, что все идет хорошо. Госпожа Присциан рассеянно покивала, потом поспешила обратно в комнаты.

— Фурзеусы, наверное, нас заждались…

Фурзеусы ожидали в прихожей, уже одетые в одинаковые плащи с капюшонами. Гостеприимство гостеприимством, но им не хочется надоедать госпоже Присциан, да и все равно давно пора восвояси… И если господин Ренфорд согласится их проводить…

— С превеликой радостью, — сказал, улыбаясь, Лайам. Геллус уже стоял рядом, держа его плащ наготове.

Выйдя на улицу, брат и сестра взяли своего спутника под руки и дружно накинулись на погоду.

— Нет, ну и зима нынче стоит, — затараторил отдышливо Симбер, тепло укутанный и обвязанный длинным шарфом. — Такой холодины Саузварк не видал добрую сотню лет, уж можете мне поверить!

— Да, холод просто кошмарный! — подхватила Поэна, упакованная не хуже, чем брат. Лайам хотел с ними согласиться, хотя зима была как зима, — но Фурзеусы в его согласии не нуждались. Чуть наклоняясь вперед и переглядываясь друг с другом, они увлеченно заговорили о госпоже Присциан.

— Тетушка Трэзи сегодня была недовольна, тебе не кажется, а?

— Очень, очень! — согласилась Поэна, а потом специально для Лайама пояснила: — Мы называем ее тетушкой, хотя на самом деле она нам не родня. Просто наш покойный отец дружил с ней чуть ли не с детства. Она добрая женщина, хотя иногда бывает сурова. Ох, как сурова, даже не передать!

— Когда мы были маленькими, мы ее страшно боялись, — подхватил эстафету Симбер, не давая Лайаму раскрыть рта. — Мы и до сих пор ее очень боимся!

— Но все-таки в душе она — сама доброта. Я уверена, что вскоре вы сами в том убедитесь. — Поэна успокаивающе похлопала Лайама по руке, опасаясь, что спутник может не на шутку перепугаться.

— О… Я это уже понял, — быстро сказал Лайам. — И отношусь к госпоже Присциан с большим уважением. Но сейчас… сейчас я бы хотел поговорить о другом…

— Это Квэтвел! — заявил Симбер тоном, не допускающим возражений. — Тот, кого вы ищете, — Квэтвел, вот вам и весь сказ!

— А почему же не Ульдерик? — возразила Поэна. — Ему этот камень нужен нисколько не меньше.

— Квэтвел моложе — им движет бурная страсть. А граф пожил свое, он холоден, как лягушка.

— Ох уж мне эти страсти! — пренебрежительно фыркнула Поэна. — И что ты можешь в них понимать! Где вообще ты подцепил это слово? Барон Квэтвел — поверхностный, непостоянный юнец, сегодня ему хочется одного, завтра — другого! А граф борется за то, что потерял. Это же так очевидно!

Они свернули с Крайней улицы, прошли мимо особняка Годдардов и направились к городской площади.

Симбер надулся:

— Барон — молод, горяч. А твоему графу дали отставку. Иначе зачем бы ему ежедневно таскаться сюда? — Фурзеус кивком указал на заведение Герионы.

Лайам, используя короткую паузу, слегка прихватил Фурзеусов за локотки — словно сдерживая разгоряченных лошадок. Голова его пошла кругом.

— Прошу прощения… но я не совсем понимаю, о чем идет речь… За что борются граф и барон? И при чем тут украденный камень?

Брат и сестра удивленно переглянулись — разве господин Ренфорд не знает всем известных вещей? — и с жаром пустились в объяснения. Графиня Пинелла заварила всю эту кашу, да-да, женушка графа, она и только она! Ей приглянулся камень Дуэссы, ну так приглянулся, что можно сказать даже — обворожил. Вышел скандал, да-да, жуткий скандал, с перебранкой и оскорблениями, но Дуэсса Пинелле свой камень не уступила. (Парочка говорит — скандал, лорд Окхэм — размолвка! Кому верить? Фурзеусам или ему?) Потом, конечно, они помирились, но после графиня не раз (не в шутку, нет, а всерьез!) заявляла, что готова ради этого камня на все. (Понимаете, Ренфорд, — на все!) Правда, не при Дуэссе, нет! При Дуэссе графинюшка помалкивает, как рыба.

Тут Фурзеусы погрузились в царство намеков, настолько, впрочем, прозрачных, что Лайам не раз внутренне усмехался, слушая их болтовню. Граф Ульдерик в браке несчастлив — весь город об этом знает, недаром же он, что ни вечер, таскается к Герионе, и ходят слухи (да какие уж там слухи! Все — сущая правда!), что… что графинюшка тоже в его отсутствие принимает кое-кого. Нет, не кое-кого, а многих (понимаете — многих!), а молодой Квэтвел спит и мечтает попасть в их число. Но бедный барон такой невезучий, он постоянно получает от ворот поворот.

— Однако любому, кто поднесет Пинелле на блюдечке сокровище Присцианов, дорога к ее сердцу будет открыта, — подвела итог Поэна Фурзеус и улыбнулась, явно довольная своим рассуждением.

— Ну и на добренькое здоровьице! — прибавил старший Фурзеус, пыхтя и отдуваясь, хотя вся компания уже довольно давненько топталась на месте. — Что до меня, так она того вовсе не стоит.

— Не все думают так же, как ты, Симбер, — возразила Поэна. — Многие кавалеры готовы отдать все на свете за один только ее поцелуй!

Они увлеченно заспорили о природе мужских и женских сердец, но Лайам уже их не слушал. Ему срочно нужно было все это обдумать. Он вспомнил слова Квэтвела перед игрой — о том, что есть вещи и подороже денег, вспомнил странный сон Ульдерика и то, как граф поглядывал на молодого барона, когда пересказывал свой сон. И конечно же, вспомнил все оскорбления, которые Квэтвел бросал графу в лицо и каковые, собственно, и послужили причиной намечающейся дуэли. «Все сходится, все так очевидно… Я должен был сам догадаться», — подумал Лайам, но расстраиваться не стал. Все-таки он не ошибся — ни Квэтвел, ни Ульдерик не хотели заполучить камень ни для себя лично, ни ради денег, ни ради магической силы, которой тот предположительно обладал. Они хотели, завладеть им лишь потому, что он «открывал путь к сердцу графини».