Я приподнялась на цыпочки, навстречу ему. Его тело и грудь поглотили меня, поэтому было похоже, что я скольжу меж всех этих мышц, чтобы достигнуть его губ. Я поцеловала его. Поцелуй начался нежным, а затем Никки развернул нас таким образом, что его широченная спина скрыла нас от глаз Джины, Гарольда и маленького Ченса. Никки превратил нежный поцелуй во что-то с языком и зубами, пока мои пальцы не напряглись на его спине и мне не пришлось бороться, чтобы не впиться в него ногтями там, где это заметят. Тяжело дыша, я разорвала поцелуй.

— Достаточно, Никки, хватит.

Он усмехнулся мне.

— Возможно, я и не из твоих любимчиков, но мне нравится, как ты на меня реагируешь.

Мои вампирские силы исходили от Жан-Клода, а он происходил от линии крови Бель Морт, Прекрасной Смерти, чьей силой были соблазнение и секс, но нечто изменилось между ней и Жан-Клодом так, что его силой стал не только секс, но и где-то во всем этом примешивалась любовь. Моя сила развилась в этом направлении, как своего рода эволюция вампирских отношений. Бель удавалось делать своих «жертв» одержимыми ею, пристрастившихся к ней, едва ли чувствуя что-то в ответ, тогда как Жан-Клоду приходилось быть осторожным, чтобы не перестараться и потом не испытывать чувств от применения своих вампирских чар, а Никки оказался одной из последних моих жертв, когда я не достаточно себя контролировала, спасая себя. Было так хорошо прикасаться к Никки, оказаться в его объятиях. Если вам не с чем сравнить, вы бы решили, что это любовь, как при «истинной любви», но это не так. Скорее это было больше одержимостью, и не важно, что там пишется в книгах и показывается в кино, одержимость — это не любовь, хотя, когда он держал меня так, с все еще сияющим после поцелуя лицом, а мое сердце по-прежнему колотилось после прикосновения его губ, трудно было объяснить разницу. Я не чувствовала к нему того, что чувствовала к Натаниэлю, Мике или Жан-Клоду, но неужели это было нелюбовью или просто любовью иного рода? Я пыталась перестать копаться в том, что есть любовь, а что нет, но... временами вам просто необходимо подразнить гусей. Я просто научилась не слишком часто рассуждать на эту тему. Гуси злятся, если их раздразнить.

Часть силы ardeur-а, огня линии Бель Морт, состояла в том, что вы могли контролировать кого-то лишь настолько, насколько готовы были подпасть под контроль сами, заставив их любить вас также сильно, как вы их, заставив жаждать вас так же сильно, насколько вы были готовы сгореть ради них. Бель Морт не обладала этой стороной эффекта, но Жан-Клод находился на грани контроля. У меня же с этим было еще больше проблем, но опять-таки, я по-прежнему была жива, и все еще человек. Возможно, из-за этого мне было труднее оставаться достаточно отстраненной, чтобы вынуждать кого-то хотеть меня, полюбить, без риска для моего либидо и сердца?

Никки покинул мои объятия и его место занял Синрик. И вот я уже смотрю в его голубые глаза с темно-синими радужками вокруг зрачков и цвета бледно-голубого неба по внешнему краю кольца. Утренний солнечный свет заставил его волосы, выбившиеся из конского хвоста, казаться синими. При тусклом свете вы могли предположить, что это такой оттенок черного с голубоватыми бликами, но для этого свет был слишком ярок. Бесспорно, эти густые, прямые волосы обладали насыщенным оттенком синего. Они не были окрашены, а являлись символом другой его формы — его голубого тигра.

Обняв Синрика, я чувствовала его настолько знакомым, что мы оба знали, куда поднимутся наши руки, где они сомкнуться, и как соприкоснуться наши тела. Мы провели год, открывая, как все это между нами работает, но... смотря в это красивое, но такое юное лицо, я все еще испытывала почти такое же противоречивое чувство, как и год назад.

— Что? — мягко спросил он.

Я покачала головой.

— После объятий с Никки ты кажешься таким хрупким.

Синрик засмеялся, оглядываясь на другого парня.

— Любой покажется хрупким после объятий Никки.

Я кивнула, соглашаясь.

— И правда.

Синрик стал моей случайной жертвой. Мать Всея Тьмы связала нас, потому что имевшийся у нее план нуждался в том, чтобы я была отвлечена и могущественна, и тот факт, что Синрику было всего шестнадцать, он был девственником и мы не знали друг друга, не имел никакого значения для существа, что хотело утопить мир в крови и смерти. Что такое невинность одного по сравнению с теми смертями и хаосом, которые она принесла за много тысяч лет своего существования? Если рассматривать это в таком свете, то, что она сотворила со мной и Синриком — почти доброе дело... но только почти.

Он повернулся ко мне, лицо все еще сияло от смеха и подшучиваний с двумя другими парнями. Я даже не слышала, о чем они там говорили, пока он не сказал:

— Хоть я еще и молод, зато по-прежнему продолжаю расти. Я уже выше.

— Наслаждайся высоким ростом, детка, — подколол его Никки, — потому что только он и увеличится.

— Вот и нет, — возразил Синрик.

— Вот и да, — парировал Никки.

Натаниэль, посмеиваясь, прошлепал между мужчинами, неся еще горячий ароматный хлеб на подносе. Все мы потянулись вслед за восхитительным ароматом хлеба как львы, унюхавшие запах газели. Мой живот внезапно сообщил мне, насколько я была голодна.

Зик участвовал в мужском смехе, и даже Джина заливалась, своим высоким и мелодичным женским смехом. Мальчик тоже присоединился, абсолютно не понимая шутки, но Ченс уже понимал, что, когда все смеются — ты тоже смеешься. У него было много практики в смехе, когда он стал жить здесь. Я улыбнулась Синрику, когда он повернулся ко мне. Теперь он гораздо чаще смеялся, чем поначалу, когда только приехал из Лас-Вегаса. Это радовало.

Он изучал мое лицо, все еще улыбаясь, но его глаза пытались прочитать мои.

— Что? — спросил он, и даже его голос лучился счастьем.

Я покачал головой.

— Целуй уже, и мы, наконец, сможем поесть.

Он усмехнулся, и это сделало его еще моложе и чуть менее красивым; вокруг его рта только начали намечаться линии мимических морщинок. В этом было начало его становления из мальчика в мужчину; мне нравилось, что это смех начинал накладывать отпечаток на его лицо, а не горе. Я сама достаточно хлебнула горя несколько лет назад. Поэтому я так любила стоять здесь, посреди кухни, в окружении манящего запаха завтрака, ощущая льющиеся через окна тепло и свет солнца, держа в объятиях человека, который смотрит на меня сверху вниз и улыбается, а смех всех остальных заполняет пространство вокруг, словно дух самого счастья.

Синрик наклонился, компенсируя ту лишнюю высоту, над которой подшучивал Никки, а я поднялась на цыпочки, чтобы встретить его поцелуй. Он стал еще выше, чем был на прошлой неделе? Я потянулась еще чуть выше, и его губы встретили мои. Это была нежная ласка губ, без вовлечения языка, но в придачу к этому был еще некий язык тела, и целомудренный — совсем не то слово, которым бы я охарактеризовала это определение. Я первой прервала поцелуй, опускаясь на пятки. Синрик заморгал, глядя на меня немного расфокусированным взглядом.