* * *

На следующий день звонит Зак Оу. Она наконец-то отвечает, потому что это лучше, чем прослушивать пятнадцать голосовых сообщений, которые он оставил.

– Через две недели, после того как вы доберетесь до Рокфорда, найдете рядом городок Черри-Вэлли. Там есть аквапарк «Мэджик Уотерс». Тебе дадут четыре бесплатных билета. У тебя будет выходной и две ночи в отеле «Черри Вэлли».

Она ни за что не станет летать по водным горкам, когда Сет Греггори все ближе и ближе с каждой минутой. Это безумие.

– И с кем мне прикажешь туда идти? С дедушкой Эдом и двумя воображаемыми друзьями?

– Дело не в этом. Они считают, что ты заслуживаешь поощрения.

– Я не могу взять выходной.

– Странно слышать от тебя такое прямо сейчас.

– Ну, если я когда-нибудь решусь продолжить бег, мне надо будет наверстывать пропущенные дни.

– Там будут репортеры из Rockford Register Star![99] И ты не можешь подвести людей из «Мэджик Уотерс»! Они собираются за полцены продавать билеты старшеклассникам, которые придут в футболках с эмблемой «Бег за правое дело».

– В чем?

Она слышит голос Оливии на заднем плане.

– Хорошо, хорошо! – кричит ей Зак. – Оливия говорит, не пугайся, но, когда ты доберешься до Питтсбурга, клуб Союза молодых феминисток одного из университетов приглашает тебя на встречу со студентами. Подожди, что? Скажи ей сама!

– Привет, Аннабель. – Оливия берет трубку.

– Постой. Какие студенты? Какой университет?

– Наблюдается растущая поддержка со стороны молодых женщин, – говорит Оливия.

– Растущая поддержка со стороны молодых женщин?

– Маркетинговое исследование, проведенное Заком и миссис Ходжес, показывает, что пятьдесят девять процентов доноров GoFundMe – женщины в возрасте до двадцати четырех лет.

– Ничего не понимаю.

– Зато я понимаю! И очень хорошо понимаю. Ты хоть представляешь себе, сколько молодых женщин пережили… ну, если не совсем то же, что и ты, но что-то вроде этого? Кто столкнулся с насилием и чьим-то желанием контролировать их или заставить молчать! Бессилие через запугивание! Разве этим женщинам не нужен свой голос?

– Я не хочу быть ничьим голосом. Я еще даже слова никому не сказала. Какой университет? Я не умею разговаривать со студентами.

– Еще как можешь. Каждый день, двигаясь дальше, ты что-то говоришь. Ты говоришь, что можешь продолжать.

– Если бы ты увидела меня сейчас, то поняла бы, что я не в силах выполнить то, о чем ты просишь. Только двести шестьдесят пять человек сумели пересечь страну бегом. Да кого я обманываю? Я не могу. У меня нет силы воли. Я не могу никому ничего сказать. Я не знаю, что вообще могла бы сказать. Я просто хочу спать.

– Аннабель, просыпайся!

– Почему я это делаю… Не потому, что хочу что-то сказать или доказать. Это нужно мне. Чтобы… жить дальше.

– Вот именно! Это людям и нужно. Ты не посылаешь очередной гребаный месседж, который просто утонет в море болтовни. Ты не из тех, кто говорит, говорит, говорит. Боже, я так устала слушать эти бесконечные разговоры! Ты не говоришь, ты делаешь. Ты честна перед самой собой и просто двигаешься вперед. Ты больше не зависаешь в прошлом, понимаешь? Вот в чем посыл. И в этом триумф.

– Тебе надо выступать с речью. Ты почти заставила меня подняться и аплодировать стоя.

– Ура! – кричит Оливия.

Зак снова на линии.

– Ты будешь в «Мэджик Уотерс» через две недели, одетая в футболку «Бег за правое дело». Через семь недель ты в Питтсбурге, где выступаешь перед студентами. И не говори потом, что мы не предупредили тебя заранее. У тебя семьсот миль впереди, чтобы придумать, что сказать.

– Что за университет?

– Карнеги – Меллона.

Она бросает трубку.

Проблема в том, что слишком часто она совершала те или иные поступки только потому, что не хотела разочаровывать людей. Возможно, если бы она сказала «нет» и стояла на своем, сейчас вместе с классом готовилась бы к выпускному балу, заказывала мантию и академическую шапочку, мама снимала бы все на телефон, Малкольм норовил бы примерить форму выпускника, а она кричала бы, чтобы не вздумал измять отутюженную одежду.

Вместо этого она валяется на верхней полке фургона, немытая, дурно пахнущая, в животе урчит, но при мысли о еде тошнит, перед глазами тот олень, плоть и кровь…

«Прекрати! Прекрати! Прекрати!»

Она поворачивается на другой бок и натягивает одеяло до подбородка. Нет, это уже слишком. Дедушка Эд зависает в ноутбуке. Она слышит быстрый перебор клавиш. Ему явно есть что сказать, в отличие от нее.

Она мысленно обращается к доктору Манн. Силится вспомнить то, что раз за разом повторяет доктор. «Перед тобой стоит единственная задача – и задача трудная – это пытаться высказывать свою правду и жить по собственной правде. Она может меняться. Возможно, тебе понадобится время, чтобы понять, в чем заключается эта правда. Вот и все. Это твоя работа. Пытаться управлять кем-то или контролировать? Пустое дело. К тому же неосуществимое».

В это трудно верить. Потому что, если бы только она была более последовательной и уверенной… Если бы только держала дистанцию, которую установила после того, как перестала подвозить Хищника до дома… Если, если, если…

Закрывая глаза, она видит себя: спокойную и собранную после того разговора. На душе легко. Она снова приветлива и дружелюбна с Хищником. После урока литературы он идет вместе с ней к ее шкафчику, хотя его шкафчик в другом конце раздевалки. Они жалуются друг другу на жестокое домашнее задание: сравнительно-сопоставительный анализ речей Соджорнер Трут[100] и Вождя Джозефа[101]. Они шутят и смеются над тем, как Эмили Йю вечно тянет руку, чтобы показать себя всезнайкой.

За обедом Хищник занимает ей место, и она садится рядом с ним. Он разворачивает свой сэндвич.

– Фу, лук! – Она морщит нос от мерзкого запаха.

Он вспыхивает:

– Знаешь, я на твоем месте попридержал бы язык. – Голос выдает его бешенство. Дергается мышца на щеке.