Ой, боюсь, Петечка…

Под его рукой она пальцы напрягла. Верно, амур сразу же погас.

– А теперь еще раз. В обратную сторону.

Получилось уже лучше.

– Пощелкай, пощелкай, пока я тебя…

– Да что ты делаешь-то, Петечка? Как можно при свете…

– Тогда выключай. Сама!

Она затушила. Правда, посетовав:

– Под такое пужливое настроение еще бы одного Аркашу не завести?..

– А заведем, не беда! Как-нибудь прокормим.

– Нет, Петечка, я стара уже. С Аркашей-то еле опросталась…

27 февраля 1904 года началась давно ожидаемая, подталкиваемая со всех сторон война с Японией.

Говорили, это месть Николая II за удар самурайским мечом, когда он, еще цесаревичем, был с визитом дружбы в Стране восходящего солнца. Хороша дружба! Александр III тогда чуть не лишился наследника. Японцы долго и льстиво извинялись, но что с того? Николай, став императором, не мог забыть оскорбление. Его смывают кровью и только кровью. Отсюда – и давно назревавшая война.

Объяснение сомнительное. Ибо не на ближних, западных, границах загремели пушки, а черт знает где – там, по причине отдаленности, и пушек-то было с курькин нос; намек на носишко дальневосточного генерала Куропаткина.

Другая причина…

Прав был, пожалуй, министр Плеве, который в приливе откровенности говорил приехавшему в первых числах февраля в Санкт-Петербург губернатору Столыпину:

– Вижу, Петр Аркадьевич, вы не одобряете. Как и Витте, и другие говоруны… Но вы же должны понимать: революция уже зреет, как чирьяк. Поверьте – чтобы удержать революцию, нам нужна маленькая, победоносная война.

Эту облетевшую весь Петербург фразу Столыпин слышал накануне – и от брата-газетчика Александра, и от директора департамента полиции Алексея Лопухина. Он поражался, даже не будучи военным, наивности всесильного Плеве, тоже, впрочем, не знавшего армии. Где воевать, как воевать, чем воевать?! На восточных окраинах России и войск-то почти не было, не считая отдельных крепостей вроде Мукдена и Порт-Артура. А Сибирскую дорогу еще не успели достроить, чтоб быстрее войска перебрасывать.

Но губернатор Столыпин был вызван в Петербург, разумеется, не для военных разговоров. Так уж повелось в России: левая рука не знала, что делает правая. Не стоит уточнять, кто был левой, кто правой; два всесильных министра с разных сторон подталкивали Николая II – Плеве и Витте. Плеве ратовал за войну, Витте был категорически против. Еще ранее Витте назначил совещание по пересмотру законоположений о крестьянах и отменять его в связи с началом войны не хотел. Более того, Витте возражал против войны, доказывая, что это лишь вызовет взрыв революционных возмущений. К тому времени внутри империи уже сложилось, как злословили сторонники Плеве, «государство Витте», почти независимое от царедворцев, окружавших Николая II. Но кто в России слушал даже таких, как Витте? Победил в закулисном споре Плеве.

У губернатора Столыпина пока не было твердого взгляда на военные события, зато на крестьянские дела убеждения были. Волнения, поджоги, убийства помещиков начались не только в Саратовской губернии, но по всей России, включая и Западный край с милым его сердцу Колноберже. Управляющий Микола, в отсутствии хозяев ставший полновластным Николаем Юрьевичем, телеграфировал:

«Петр Аркадьевич, данной мне Вами властью я втрое увеличил охрану обоих имений. Расходы возрастают, но иначе нельзя. После разгрома Вацлава Пшебышевского сгорело и имение штабс-капитана, еще несколько соседних. Мы пока держим оборону».

Пока!

То же самое делал в Саратовской губернии и братец Алексей Дмитриевич; его уже попробовали поджигать, и он, насмерть перепуганный, просил ни много ни мало – взвод жандармов. Будто жандармы могли остановить крестьянское движение! Но к своему удивлению, Столыпин и на петербургском совещании услышал те же требования:

– Губернаторы для чего? Для охраны нашей собственности!

– Вводить войска, и вся недолга!

– Что церемониться?! Голытьба будет править губерниями?..

– Господин Витте, проявите твердость!..

Столыпин с уважением, но и с сомнением посматривал на всесильного министра. Хоть Плеве и победил, но таких ведь в России было всего двое. Остальные или блюдолизы или бестолковые царедворцы. Но и эти-то двое… Не могли никак сговориться. Плеве требовал «маленькой, победоносной войны»; Витте убеждал в необходимости перемен в земельном законодательстве и вообще в земельных отношениях. Жандармской силой революцию не погасить.

Войска эшелонами прут сейчас на Дальний Восток. Без защиты остается нутро империи. И кто-то из умных смутьянов как раз и пользуется этим моментом, чтоб разжигать крестьянские страсти. Витте, как усталый медведь, рычал на слишком ретивых губернаторов:

– По батальону на каждый уезд? Посчитайте-ка, сколько потребно!

Совещание, созванное в неподходящее время, – единственно для честолюбия «государства Витте», – не дало ровным счетом ничего.

Все ждали, кого первым захлестнет крестьянская волна. Одни, как братец Алексей Дмитриевич, да и сам Столыпин, ограждали свои поместья многолюдной наемной стражей, другие загодя, бросая поместья на произвол судьбы, единственно живота ради, убирались в Москву, Петербург, губернские города. Как перед бурей, все затихло, и только молнии полыхали то в одном, то в другом уезде. Столыпин хотел уже, не задерживаясь, отбыть восвояси, но Витте улучил момент:

– Петр Аркадьевич, а не задержитесь ли вы на пару часов?..

Витте не ожидал отрицательного ответа – он был все-таки Витте! – да и Столыпину, что скрывать, льстило внимание главного царского финансиста.

– С удовольствием задержусь, Сергей Юльевич.

Было хорошо то, что Витте не претендовал на дружескую беседу. У него в кабинете, конечно, имелась задняя, сокрытая гостиная, но он кивнул на кабинетные кресла, на которые и сам перешел. Это ничуть не обидело Столыпина. Он в своем губернаторском доме мог витийствовать с земцами за самоваром – здесь уровень отношений другой. Излишнее высокомерие? Пускай. Столыпин цену себе знает, до унижения не опустится. Да Витте и не делал попыток принижать.

– Петр Аркадьевич, не скрою, я слежу за вами. И вот какой вопрос напрашивается. Почему вам удавалось и в Ковно, и в Гродно улаживать отношения крестьян с помещиками – и почему не удается в Саратовской губернии?

Вопрос был откровенный, без подвоха. По служебной линии Столыпин не подчинялся министру финансов… хотя его, конечно, прочили в председатели Совета министров. Столыпин мог держать отчет перед Плеве – с Витте были только совещательные отношения. Ответил с той же прямотой:

– В Ковно и в Гродно у меня были развязаны руки. Вдобавок там сильно влияние прусского, хуторского хозяйства. Как вы думаете, что давит на меня на Саратовщине?