Словно чувствуя, что спешка мне противопоказана, скелетообразный фармацевт пробивал мои покупки медленно. Я трясущейся рукой протянул пятидолларовую купюру.

— Что-нибудь еще?

— Только одно. Мне плохо, вы видите, что мне плохо, так какого черта ухмыляетесь, глядя на меня?

Мистер Кин отступил на шаг, улыбка растаяла.

— Уверяю вас, я не ухмылялся. Желаю вам скорейшего выздоровления.

Кишки свело судорогой. Я покачнулся, схватил бумажный пакет с покупками, второй рукой оперся о прилавок.

— Туалет у вас есть?

Улыбка вернулась.

— Боюсь, не для покупателей. Почему бы вам не зайти в… одно из заведений через улицу?

— А вы ведь ублюдок, да? Идеальный чертов дерриец.

Он застыл. Потом развернулся и направился в закуток, где держал таблетки, порошки и сиропы.

Я медленно прошествовал мимо стойки с газировкой и вышел за дверь, будто стеклянный человек. День выдался прохладным, температура поднялась не выше сорока пяти градусов[62], но солнечные лучи обжигали кожу. И я потел. Вновь скрутило живот. Я постоял, опустив голову, одной ногой на тротуаре, другой — в сточной канаве. Отпустило. Пересек улицу, не глядя на автомобили. Кто-то из водителей посигналил. Я удержался от того, чтобы показать ему палец, только потому, что мне и без этого хватало забот. Было не до драки. Я и так воевал с собственным организмом.

Вновь судорога, низ живота резануло как ножом. Я побежал. Дверь «Сонного серебряного доллара» находилась ближе всего. Рывком распахнув ее, я влетел в полумрак и дрожжевой запах пива. Из музыкального автомата Конуэй Твитти стонал, что все это не всерьез. Мне хотелось ему верить.

Зал пустовал, если не считать мужчины, сидевшего за пустым столиком, и бармена, который, склонившись над стойкой, решал кроссворд в утренней газете. Бармен вскинул голову, посмотрел на меня.

— Туалет, — прохрипел я. — Быстро.

Он указал в глубь зала, и я помчался к дверям с надписями «МАЛЬЧИШКИ» и «ДЕВЧОНКИ». Атаковал первую, как нападающий футбольной команды, вырвавшийся в открытую зону. Внутри воняло говном, сигаретным дымом и хлоркой, от которой слезились глаза. В единственной кабинке дверь отсутствовала, к счастью для меня. Я сдернул брюки со скоростью Супермена, опаздывающего на ограбление банка, развернулся и плюхнулся на сиденье.

Успел.

Когда нутро успокоилось, достал из пакета бутыль каопектата и сделал три больших глотка. Желудок начал выворачиваться. Я это пресек. Убедившись, что первая порция не собирается в обратный путь, глотнул еще, рыгнул и медленно накрутил крышку на горлышко. На стене слева кто-то нарисовал пенис и яйца. Яйца взрезали, и из них хлестала кровь. Под этой очаровательной картинкой художник написал: «ГЕНРИ КОСТАНГУЭЙ! ВОТ ЧТО С ТОБОЙ БУДЕТ, ЕСЛИ ЕЩЕ РАЗ ТРАХНЕШЬ МОЮ ЖЕНУ».

Я закрыл глаза и тут же увидел единственного посетителя бара, который удивленно наблюдал за моим рывком к туалету. Но посетителя ли? На столике перед ним ничего не стояло. Он просто сидел. С закрытыми глазами я ясно видел его лицо. Знакомое мне лицо.

Выйдя из туалета, Бесподтяжечника я уже не застал. Конуэя Твитти сменил Ферлин Хаски. Я прямиком направился к бармену.

— Когда я вошел, тут сидел один парень. Кто он?

Бармен оторвался от кроссворда.

— Никого не видел.

Я достал бумажник, вытащил пятерку, положил на стойку возле подставки под пивную кружку с рекламой «Наррагансетта»[63].

— Имя.

После короткого молчаливого диалога с самим собой бармен посмотрел на банку для чаевых, в которой лежала одинокая монетка в десять центов, на другую банку, с маринованными яйцами, и пятерка исчезла.

— Билл Теркотт.

Ни имя, ни фамилия мне ничего не говорили. И пустой столик, возможно, ничего не означал, но с другой стороны…

Я положил на стойку близнеца Честного Эйба.

— Он приходил, чтобы приглядывать за мной?

Положительный ответ означал бы, что за мной следили. И не только сегодня. Но почему?

Бармен пододвинул купюру ко мне.

— Я только знаю, что он приходит сюда выпить пива, и не одну кружку.

— Тогда почему сегодня он ушел, не выпив ни одной?

— Может, заглянул в бумажник и обнаружил в нем лишь пустоту. Я что, похож на гребаную Брайди Мерфи[64]? А теперь, раз уж вы провоняли мой туалет, почему бы вам не заказать что-нибудь?

— Там так же воняло и до моего прихода, друг мой.

Не самая лучшая завершающая реплика, но в сложившихся обстоятельствах на большее меня не хватило. Я вышел, постоял на тротуаре, оглядываясь в поисках Теркотта. Его я не заметил, зато увидел Норберта Кина в витрине аптеки. Сложив руки за спиной, он наблюдал за мной. Без улыбки.

В двадцать минут шестого я припарковал «санлайнер» на стоянке, примыкавшей к баптистской церкви на Уитчем-стрит, в которой, согласно объявлению, в пять вечера началось собрание АА. В багажнике «форда» лежали все вещи, накопленные мной за семь недель проживания в Дерри, или, как я привык его называть, в Необычном маленьком городе. Из незаменимого — только врученный мне Элом портфель «Лорд Бакстон» с его записями, моими записями и оставшейся наличностью. Слава Богу, больше я банковских счетов не открывал.

На переднее пассажирское сиденье я положил бумажный пакет. С бутылкой каопектата, на три четверти опустевшей, и резиновыми трусами, хотя и не думал, что они мне понадобятся. Желудок и кишечник определенно успокоились, а руки больше не тряслись. В бардачке, под шестью шоколадными батончиками «Пейдей», прятался револьвер. Позднее, заняв исходную позицию между гаражом и зеленой изгородью у дома 202 по аллее Уаймора, я намеревался зарядить револьвер и сунуть за ремень, как мелкий бандит в каком-нибудь второсортном боевике из тех, что показывали в «Стрэнд».

Еще в бардачке лежал «ТВ-гид» с Фредом Астером и Барри Чейз на обложке. Наверное, в десятый раз после покупки журнала в газетном киоске на Главной улице я раскрыл его на странице с пятничной телевизионной программой:

20.00. «Канал-2»: «Новые приключения Эллери Куина», Джордж Надер, Лес Тримейн. «Такая богатая, такая красивая, такая мертвая». Коварный брокер (Уит Бисселл) выслеживает богатую наследницу (Эва Габор), Эллери и его отец начинают расследование.