– Уж и посмеяться нельзя, – надулась я. – Да, у нас Кирилл и Костя.

– Ой, как с вами весело! – воскликнула собеседница. – А где вы взяли эту замечательную собачку?

– В детском отделе, – одновременно сказали мы.

– Дорого стоит? – не успокаивалась Галя.

– Тысячу, – сказала я.

Галя погрозила мне пальцем.

– Ой, Танечка, вы опять шутите?

– Ха-ха-ха, – сказала я, понятия не имеющая, сколько стоят нынче детские игрушки.

– Вроде пятьсот рублей, – скостил цену вдвое муж.

Галина расхохоталась.

– Ой, вы оба приколисты. Пойду, гляну, очень мне песик понравился. У Машеньки через неделю день рождения, она от такой псинки в восторг придет.

Помахав нам рукой, Галя завернула за стеллаж с пакетами молока.

– Ну ты и сказала – тысяча рублей за плюшевую игрушку, – укорил меня Иван. – В стране, где размер ежемесячного пособия на ребенка до полутора лет для одинокой матери составляет чуть более двух тысяч рублей в месяц, таких огромных цен на игрушки не может быть.

– Никогда их не покупала, – начала я оправдываться.

– Танечка, ваша собачка опять удрала, – крикнула Галя, появляясь в зоне видимости. – Она в отделе печенья, с аппетитом что-то ест. Ой, ну прямо, как живая!

И тут Роки, который до сих пор сидел тихо, начал егозить, бить меня лапами по животу и в конце концов высунул голову наружу.

– Ой! – подпрыгнула Галя. – Ваша тут! А в печенье тогда чья? Такая же! Ее кто активировал?

Иван хлопнул себя ладонью по лбу.

– Ах я болван! Дорогая, я решил, что Володя обидится, если мы подарим Никите псинку, а ему ничего, поэтому купил вторую игрушку. И забыл.

– Милый, у нас Кирюша и Юра, – заулыбалась я. – Пошли скорей, поймаем потеряшку. Спасибо, Галюша.

– Ой, как же с вами весело! Аж завидно, что так жить умеете, с юмором, – крикнула нам в спину Галина. – А у нас с мужем только галдеж и лай. Володя и Никита… Ха-ха! Кирюша и Юра… Ой, не могу!

– Дорогой, ты помнишь, как зовут наших мальчиков? – спросила я, несясь к указателю с надписью «Кондитерские изделия».

– Уж точно не Света и Аня, – вздохнул Иван.

– Не называла эти имена, – возразила я, – давай сосредоточимся на мальчиках. Вроде Петя и Валера.

– Нет. Леонид и Виссарион, – протянул муж.

– Виссарион? – подпрыгнула я. – Ну ты даешь!

– Вы их поймали? – спросила Рина, подруливая к нам.

– Один тут, – пояснила я, – сейчас второго отловим. Вон он, мерзавец! Ну, погоди…

Бульдожка понял, что у него отнимут печенье, и увеличил скорость пожирания курабье. Иван сделал два огромных шага и схватил Мози со словами:

– Кто-то сейчас будет наказан.

– Ваня, – прошептала Рина, – не надо!

– Нет, мама, если им не объяснить, что можно, а чего нельзя делать, щенки превратятся в неуправляемых хулиганов, – высказал свое мнение Иван.

Потом муж, глядя преступнику в глаза, держа его под передние лапки и очень осторожно потряхивая, чтобы не сделать ему больно, проникновенно сказал:

– Мози! Нельзя брать с полок продукты. Нельзя!

– Ваня, не бултыхай ребенка, – взмолилась Рина.

Иван прервал нотацию.

– Мама, я его трясу очень деликатно. Прочитал книгу по дрессировке, там сказано, что щенка надо приподнять и…

– Ваня, когда ты его трясешь, на пол падают какашки, – перебила сына Рина.

Я посмотрела на кафель и засмеялась:

– Мози сожрал столько печенья, что у него не осталось свободного места в кишечнике. Новое курабье давит сверху и выпихивает наружу то, что уже опустилось вниз.

Иван Никифорович тоже взглянул на пол и задал гениальный вопрос:

– А откуда они высыпаются?

Рина хихикнула.

– Если подумаешь, сам сообразишь. Ой, но ведь нельзя разводить в магазине грязь… Танечка!

Свекровь показала пальцем на пустую упаковку из-под курабье.

– Извини, что прошу, но сама не могу убрать. Собери какашки, а я выкину их в урну.

– Уно моменто, – ответила я. Живо привела пол в порядок, отдала Рине пакет и попросила: – Давайте встретимся у выхода. Мы только возьмем пирожные и сразу двинем на кассу.

– Мне две «картошки» и три штруделя! – воскликнула Ирина Леонидовна, уезжая из отдела.

Дойдя до кассы, мы сразу увидели Рину.

– Ну, быстренько оплачивайте, и домой, – обрадовалась она. Посмотрела на нас и прошептала: – А где кабачки?

– У Вани под курткой, – тихо пояснила я.

– То-то смотрю, он потолстел, – подмигнула мне свекровь и первая проехала мимо кассы.

Раздался громкий гудок.

– Женщина, – лениво протянула юная девица, сидевшая за резиновой лентой, – вы, типа, чегой-то оплатить позабыли.

– Я ничего не брала, – удивилась Рина.

– Ой, ну ваще! – восхитилась кассирша. – Пятый день всего тут работаю и одно и то же наблюдаю. Положат в сумку мелочовку и забудут. Тетенька, вы же точно конфеты взяли, только это сразу тю-тю у вас из башки.

Кассирша не подозревала Рину в воровстве. Похоже, она была доброй девушкой, которая просто уверена: все старухи, которым исполнилось тридцать, находятся в стадии глубокого маразма, им надо вежливо напомнить о неоплаченных продуктах.

Ирина Леонидовна открыла сумочку и вытащила из нее… пакет из-под курабье, куда я старательно сложила то, что Иван вытряс из Мози.

– Ой! Совсем про него забыла!

– Ниче, все пучком, – весело сказала кассирша, – не дергайтесь. Ложьте печенюшки сюда, ща пробью.

Рина взглянула на меня, я молча развела руками.

– В зале нигде урны нет, – пустилась в пояснения Ирина Леонидовна, – а на пачке штрих-код…

– Точняк, – кивнула девушка. – А как же, без него никуда. Вам-то это дотумкать трудно. Когда вы молодая были, еще и кассу-то не придумали. Нам в училище рассказывали, что первый аппарат появился только у купца Ефимова, он харчами у Кремля торговал, супермаркет открыл, единственный в Москве. Вы ж, наверное, помните, как это было?

Иван закашлялся.

– Григорий Елисеев, – поправила Рина, – открыл в тысяча девятьсот первом году на углу Тверской улицы и Козицкого переулка гастроном. Однако я неплохо для своего возраста выгляжу.

– Бабушка, вы ваще супер какая красивая, – приветливо сказала кассирша. – Ниче, что в повозке рассекаете, зато мозги суперские, вона скока всего помните. Аж про фиг знает какое время. И купца имя-фамилию сообщили. Да вас в музее показывать надо!