этом говорить, — прибавил он, немного успокоившись. — Надо скорей бежать вдогонку за этим гончаром, чтобы он заплатил нам за все. Ты ступай налево, а я побегу направо. Коли ты его прежде увидишь, крикни меня; коли я, то позову тебя.

Побежали. Через минуту жена закричала:

— Эй, эй, муженек! Беги скорей сюда. Я его поймала, негодяя.

Муж опрометью к ней. Прибежал и видит: у жены в руках огородное пугало.

— Ах ты, господи! С такой дурой женой просто спятить можно! Ну что мне, грешному, с ней сделать?

Но пока он так убивался, кое-что пришло ему в голову.

— Милая женушка! — заговорил он ласковым голосом, словно ни о чем другом не думал, как только о ее счастье. — Милая моя женушка! Ты слышала, что будет война с турками? Ведь мне придется с тобой проститься и взять ружье в руки.

— Ах ты, горе какое, золотой муженек мой! Неужто в самом деле? — ответила она, задрожав как осина.

— Конечно, в самом деле. А ты испугалась бы, встретив турка?

— Понятно, испугалась бы, будь он неладен!

— Ну не бойся. Я тебя спрячу так, что он тебя не найдет.

— Ах, спрячь меня, спрячь меня, муженек милый, золотой! — стала она просить его, сложив руки в мольбе.

Взял он ее за руку и повел в лес. Выкопал в лесу яму и зарыл ее туда по самую шею, — одна голова над землей торчит. А он еще навалил ей на голову мха, набрал листьев да ими кругом обложил и сверху засыпал. Потом велел ей сидеть молча, не шевелиться и пошел домой.

Торчит бедная, словно пень в лесу, но сидит молча. Наступила ночь, а она не шелохнется и словно воды в рот набрала, — думает, так и должно быть. Вдруг слышит голоса. Смотрит, огонек мигает, да все ближе и ближе. Это разбойники прямо с разбоя возвращались. Подошли к ней, остановились.

— Ну, пришли, — сказал атаман. — Здесь мы можем пересчитать и разделить деньги. Поставьте свечу сюда, на пень.

А пень-то этот была голова женщины.

Высыпали разбойники деньги на траву, стали считать, сколько каждому приходится. Вдруг слышат, кто-то рядом стонет: «Ох-ох-ох!»

Напал на них страх, погасили они свечу, всё бросили и разбежались в разные стороны, каждый прямиком в чащу. Стонала-то закопанная: свеча на голове у нее догорела и стала ей голову жечь, она и застонала от боли. А разбойники подумали, что либо на них сейчас бог весть какое чудище из-под земли выскочит, либо они уже со всех сторон окружены. Здорово перетрусили, — потому, дело известное, совесть-то у всех у них нечиста…

А муж дома покоя не знал. Никак заснуть не мог, все думал: что жена там, в лесу, делает? Стало ему ее жалко. Вскочил он, как ужаленный, с постели и на рассвете был уже в лесу. Увидала она мужа и говорит ему радостно:

— Гляди, муженек, я тебе больше денег достала, чем гончару отдала.

При виде целой груды золотых монет муж забыл все, что было между ним и женой, выкопал ее из земли и отвел домой.

Накупили они опять муки, вина, свинины, сала; купили новой одежды и новый дом. Ну, а завелись деньги, — так и жена поумнела: разве богатые глупыми бывают?

Три прачки

Жили-были три бедные прачки. Не было у бедняжек ничего, кроме того, что сами своими руками заработают. Жили они далеко за городом, в маленьком домике, со своими тремя мужьями. Мужья их ходили в город дрова колоть, а сами они на речке людям белье стирали; так с грехом пополам и перебивались.

Вот раз ждут они вечером мужей домой из города, а те все не идут. Да так и не пришли. И найти их бедные не могли, — как ни искали, кого только ни расспрашивали. Стало бедным прачкам без мужей еще труднее жить. Кто им теперь дрова в лесу нарубит? Все самим приходилось делать: и нарубить, и принести.

Купили они раз мерку ржи — хотели хлеба себе испечь. Намесили теста в квашне, все приготовили, — только печь затапливай. А огня-то нет!

Пошла старшая в город огня добывать, а младшие обе крепко ей наказали скорей возвращаться, потому — больно есть хочется: целый день ничего не ели, а уже солнце садится. Стали они ее ждать. Ждали дотемна, а ее все нет. Видно, заблудилась, потому что жили они и лесу. Хотели они обе пойти на розыски; да нельзя дом бросить. И пошла средняя, а самая младшая осталась тесто месить, чтобы к их приходу все готово было. Перемесила она тесто, посидела, отдохнула, а тех все нет. Стали страх и голод ее мучить; что делать — не знает. Подумала и сама собралась пропавших искать. На дорогу испекла себе из поскребышков три хлебца прямо на уголечках, что еще горячие были. «Найду их обеих, — думает, — вместе съедим».

Пошла она старой знакомой тропинкой в город и, хоть ночь темная была, ни разу с дороги не сбилась. Вдруг видит: узкая ложбина вниз с горы. «Не пройти ли мне этой ложбиной? — подумала. — Ведь так, пожалуй, ближе будет».

И свернула туда. Шла она, шла, бежала, бежала, а ложбине все конца не видно. И когда уж далеко зашла, поняла она, что заблудилась. Только хотела назад вернуться, вдруг видит: вверх по ложбине, навстречу ей, светлый всадник едет и собачка бежит. Подошла она к нему, спрашивает, куда дорога ведет. Очень понравился ей этот светлый худой всадник; не могла она на него надивиться. Такими же светлыми и худыми были и конь его и собачка, что впереди бежала.

— Дай вам бог счастья, молодой господин, — обратилась путница к всаднику. — Не скажете ли, как мне до города добраться? Ах, какие же вы худые, — и вы сами, и конь ваш, и собачка! Может, покушаете? Вот у меня поскребышек.

Вынула она один хлебец из сумки и протянула им. Собачка раскусила его на три одинаковые части и одну дала хозяину, другую коню, а третью сама съела.

— Спасибо, что нас накормила, — сказал всадник. — Дорогу мы тебе указать не можем. Но ступай все по этой ложбине. Встретишь еще одного всадника; только тот потемней будет, потому что от меня свет получает. Может,