* * *

В момент отъезда боль расставания все же была, даже сильнее, чем я мог ожидать. Мы стояли, притихшие, очутившись втроем на перроне Северного вокзала… Мы цеплялись друг за друга, пытаясь держаться вместе… Как только попадешь в толпу, становишься робким, скрытным… Даже мой отец, порой так сильно оравший в Пассаже, выходя на улицу, сразу же расставался со всеми своими замашками… Он как-то весь съеживался. Это только дома он метал громы и молнии. На улице стоило кому-нибудь обратить на него внимание, как он краснел… Он не решался смотреть по сторонам…

Посылать меня так далеко было крайне рискованно… Вот так, совсем одного… Внезапно пришел испуг… Моя мать, как самая стойкая, стала искать людей, ехавших туда же, куда и я… Никто ничего не слышал о Рочестере. Я пошел занимать место… Мне еще раз напомнили о самом необходимом… Крайняя осторожность… Не выходить, пока поезд не остановится… Никогда не переходить через пути… Смотреть по сторонам… Не баловаться с дверью… Избегать сквозняков… Беречь глаза… Не доверять багажным сеткам… потому что во время толчков может покалечить… У меня был набитый чемодан и еще одеяло, напоминающее восточный ковер, с разноцветными квадратами, плед для путешествий, зеленый с голубым… Он достался нам от Бабушки Каролины. Все попытки его продать оказались тщетными. Я увозил его в самую подходящую для него страну. В этом климате он незаменим! Все так считали…

В этой суматохе мне пришлось еще раз пересказать все, что меня заставили выучить, все, что мне напевали в течение восьми дней… «Чисти зубы каждое утро… Мой ноги каждую субботу… Попроси разрешения принимать горячие ванны… У тебя 12 пар носков… Три ночные рубашки… Подтирайся в туалете как следует… Ешь и жуй медленно… А то испортишь себе желудок… Принимай свое лекарство от глистов… Брось привычку трогать себя…»

Я увозил с собой еще множество наставлений для моего морального усовершенствования, для моей полной реабилитации. В меня старались вложить все перед тем, как я уеду. Я увозил в Англию хорошие принципы… просто прекрасные… И огромный стыд перед своими низменными инстинктами. Я буду полностью обеспечен. О цене договорились. Целых два месяца оплачены вперед. Я обещал быть примерным, послушным, смелым, внимательным, искренним, сознательным, честным, никогда больше не лгать и, главное, не воровать, не засовывать пальцы в нос, вернуться просто неузнаваемым, идеальным, поправиться, изучить английский, не забыть французский, писать по крайней мере каждое воскресенье. Я обещал все, чего они хотели, только бы мне позволили быстрее уехать. Чтобы снова не разыгралась драма. После стольких речей слова были уже на исходе… Настал момент отъезда. Меня переполняли самые мрачные чувства и мысли… Вся эта безобразная мешанина дымов, толпы, свистков ужасно отупляет… Я видел, как рельсы вдали исчезали в туннеле. И я тоже исчезну. У меня были дурные предчувствия, я спрашивал себя, не окажутся ли англичане еще более сволочными, более подлыми, чем те, с кем мне приходилось сталкиваться здесь?..

Я смотрел на своих родителей, они вздрагивали, тряслись всем телом… Они больше не сдерживали слез… Вдруг я тоже принялся скулить. Мне было очень стыдно, я плакал, как девчонка, я казался себе просто омерзительным. Моя мать обхватила меня руками… Двери как раз начали закрываться… Раздалась команда «По вагонам!..» Она обнимала и целовала меня так сильно, что я едва мог удержаться на ногах… Она напоминала лошадь, охваченную нежностью, которая поднималась из глубины ее нескладного тела… Она заранее окунулась в разлуку. Это как бы выворачивало ее, как будто душа ее выходила у нее сзади, из глаз, из живота, из груди и обволакивала меня со всех сторон, освещая вокзал… Она полностью обессилела… На нее невозможно было смотреть…

— Успокойся же, мама!.. Люди смеются…

Я умолял ее сдержаться и плакал над нею среди поцелуев, свистков, сутолоки… Но это было сильнее ее… Я вырвался из ее объятий, прыгнул на подножку, я не хотел, чтобы она начала все снова… Я не осмеливался себе в этом признаться, но все же в глубине души мне как будто было даже любопытно… Мне бы очень хотелось узнать, до чего она может дойти в своих излияниях… Из какого отвратительного источника она черпала все это?

Мой отец был, по крайней мере, проще, он был всего лишь грязный слюнтяй, у него в башке не было ничего, кроме набора общих фраз, призраков, да еще ругательств… Обыкновенная свинья… Но она, это совсем другое дело… она сохраняла все, что было у нее в душе, она берегла всю свою музыку… Даже в страшной нищете… если ее хоть немного приласкать, она приходила в волнение… Как сломанное забытое пианино, в котором затаились дребезжащие звуки… Даже зайдя в вагон, я продолжал бояться, что она меня снова схватит… Я ходил, возвращался, делая вид, что ищу свои вещи… Я вскарабкался на полку… Я искал свое одеяло… Ворочался наверху… Я был очень доволен, что мы тронулись… С грохотом отъехали… Уже проехали Аньер, когда я наконец устроился… Я долго еще не мог успокоиться…

* * *

Когда мы доехали до Фолкстоуна, мне показали начальника поезда, это он должен был наблюдать за мной и предупредить меня, когда сходить. На нем был красный пояс с маленькой сумочкой, висевшей посередине спины. Я должен был не терять его из виду. В Чэтэме он подал мне знак. Я схватил свой чемодан. Поезд опоздал на два часа, люди из моего пансиона «Meanwell College» уехали обратно, не дождавшись меня. В сущности, до этого никому не было дела. Я один выходил, остальные продолжали путь в Лондон.

Был уже вечер, освещение плохое. Вокзал стоял высоко, на сваях, как на ходулях… Грязный деревянный сарай, пестро расцвеченный афишами…

Я больше не хотел ничьей помощи, с меня было достаточно. Я поднялся по лесенке, прошел через здание вокзала… У меня ничего не спросили… Я больше не видел того типа, в чем-то вроде униформы, голубой с красным, который мне постоянно надоедал. Перед станцией на очень темной площади я огляделся по сторонам. Город начинался прямо здесь. Он сбегал вниз темными улочками от огонька к огоньку… Клейкий, вязкий воздух дрожал вокруг фонарей… Я почувствовал тоску. Издалека снизу доносилась музыка… должно быть, ветер приносил… ритурнели… Можно было подумать, что там карусель…

Я приехал в субботу, на улицах было полно народу. Люди липли к лавкам. Трамвай, наподобие тучного жирафа, проходя мимо хибар, рассекал толпу, дребезжал в витринах… Толпа была густая, одичалая и волнующая, пахла тиной, табаком, антрацитом и серой, все это затягивало, обволакивало, смрад вызывал в глотке удушье. За трамваем толпа снова смыкалась, как косяк рыбы за судном…

Ее водовороты были еще более густые и вязкие, чем у нас. Меня с чемоданом прижали к группе прохожих и бросали из стороны в сторону. Я пялил глаза на высокие витрины со снедью. Горы ветчины… Кучи солений… Мне ужасно хотелось жрать, но я не осмеливался войти. У меня был «фунт» в одном кармане и еще несколько су в другом.

Наконец, побродив и потолкавшись, я вывалился на набережную… Туман был очень густой… Я уже привык спотыкаться… Главное, не свалиться в воду… Вдоль берега раскинулась целая ярмарка с маленькими лотками и настоящими эстрадами… Множество огоньков и сутолока… Торговцы заманивали толпу… надрывались на своем языке… На площади было множество палаток на любой вкус… Мерлан, жареный картофель… мандолина, борьба, тяжести, глотатель огня, велодром, маленькие птички… канарейка, отыскивающая «будущее» в коробке… Там можно было встретить необыкновенных людей… Кипение страстей… конфеты… смородина, которую продавали целыми бочонками… С неба спустилось огромное облако… прямо на праздник… и все скрылось в одно мгновение… Оно заполнило все пространство… Звуки были еще слышны, но облако осело, и уже ничего не видно… ни мужчину, ни ацетиленовые фонари… Ах! порыв ветра! Он снова появился… настоящий джентльмен, в рединготе… Он показывает Луну за два пенни… За три монеты он представит вам Сатурн… Так написано на его плакате… Внезапно появляется изморось и оседает на толпу… она ежится… По-прежнему душно! Этот тип опять надевает свою шапочку, складывает свой телескоп, хрипит и отваливает… Толпа становится еще плотнее… Двигаться уже невозможно… Можно полностью раствориться, люди собираются у витрин, где все сверкает. Отовсюду плывет музыка… Кажется, что ты окутан ею… Это что-то вроде миража… Как будто купаешься в шумах. Вот банджо… Негр рядом со мной, на ковре, пыхтит на тротуаре… подражает локомотиву… Сейчас он всех раздавит. Хорошее развлечение, никто ни на кого не обращает внимания!..