не отправят в Луизиану на повышенную подготовку пехотных подразделений, пока он не вернётся туда, где ему скажут, что делать.

Стиви сказала:

– Наверно, мы развернём подарки и всё такое прочее довольно рано, – и любовно прошлась кончиками пальцев по его загривку. – Во сколько хочешь прийти в гости?

Пока Джеймс обмозговывал этот простой вопрос, тот как будто разбухал внутри черепа, и наконец самый его разум не выдержал и треснул надвое.

Он дёрнул за ручку двери со своей стороны, выбрался на воздух, подошёл к разбитому автомобильному остову и склонился над ним, упёршись руками в колени, с трудом не падая; взор его устремился к зимнему небосклону. Вдали он увидел дрожащие обрывки миража – то ли видения ужасной огненной смерти во Вьетнаме, похожей на ту, которая постигла мужика из этого обугленного «шевроле», то ли вереницы лет, наполненных расспросами Стиви и прикосновениями её пальцев к его шее.

* * *

На базе Кларка Сэндс переночевал в отдельной комнате с ванной в здании для неженатых офицеров, бо́льшая часть которого была отведена под общие спальные помещения, пропитанные атмосферой студенческого общежития – поминутно открывались и закрывались двери, в коридорах шумели полуодетые молодые люди, а звуки душа и мелодии Нэнси Синатры старались перекричать инструментальную босанову Стэна Гетца и резкую вонь аэрозольных дезодорантов. Прибыл он вечером, где-то в восемь. Вместе с водителем втащил к себе в комнату ящики. Ни с кем не говорил, лёг рано, встал на другой день – в канун Нового года – поздно, сел во внутрибазовый челночный автобус и попросил шофёра-филиппинца высадить его где-нибудь, где можно позавтракать.

Вот так в 9:00 тридцать первого декабря 1966 года Сэндс оказался в закусочной в боулинг-клубе, даже в столь ранний час забитом служащими ВВС – ребята улучшали средние показатели в наполненном стуком зале. Он ел яичницу с беконом с пластиковой тарелки, сидя за столиком бок о бок с бесконечными рядами шаров для кегельбана, и следил за игрой. Несмотря на общий шум, в походке некоторых спортсменов была заметна некоторая осторожная вкрадчивость, собранность, как у охотничьих собак. Другие подходили к линии вразвалочку и бросали корпус вперёд, как толкатели ядра. Шкип никогда раньше не играл в боулинг, даже не наблюдал до этого раза, как происходит игра. Само собой, захотелось поучаствовать: так влекли к себе эта аккуратная геометрия, эта неумолимость баллистических траекторий, это органическое богатство деревянных дорожек, эта немая услужливость машин, которые сметали упавшие кегли и взамен поднимали новые, а в довершение всего – бессилие и напряжённость момента; вот ты держишь шар, вот ты его направляешь, вот пускаешь в свободный полёт как родного сына, без надежды как-то на него повлиять. Неторопливая, масштабная, мощная игра. Сэндс решился попытать счастья, как только расправится с завтраком. Пока же он пил чёрный кофе и читал письмо от Кэти Джонс. Та писала опрятным почерком, по-видимому, перьевой авторучкой, синими чернилами по тонкой сероватой папиросной бумаге, вероятно, вьетнамского производства. Первые из её нечастых писем к нему были прямолинейны, многословны, проникнуты одиночеством и задушевностью. Она интересовалась, смогут ли они встретиться в Сайгоне, и тогда Сэндс ждал этой встречи. Недавние же письма, эти путаные размышления —

Всю жизнь я имела дело с шутами – с джокерами. Только с джокерами. Ни тузов, ни королей. Первым тузом оказался Тимоти; он-то и познакомил меня с королём, то есть с Царём – Иисусом Христом. До этого я приехала в Миннеаполис учиться в колледже. Но я утратила стимул к учёбе, так что бросила, устроилась секретаршей и каждую ночь гуляла и распивала коктейли с молодыми людьми, которые работали в деловом центре города, с юными джокерами…

все они словно были вырваны из какого-нибудь журнала, не имели конкретного адресата. Сэндс едва дочитывал их до конца. Он больше не ждал встречи с Кэти.

Вот эти люди на этих землях, в которых мы гостим, – посмотри на этих людей. Они точно так же захвачены врасплох обстоятельствами, как преступников захватывает в ловушку тюрьма. Рождаются, живут и умирают согласно с теми законами, по которым устроен мир, – никогда не скажут: «Хочу жить там, а не здесь, хочу быть пастухом, а не фермером». На самом деле они ведь даже не фермеры – так, огородники. Пахари. Садоводы.

Поначалу эти её коммюнике не были длинными, в общей сложности занимали две стороны листа и заканчивались как-то так: «Что ж, у меня устаёт рука! Лучше я, наверно, на этом и завершу. Твоя Кэти» или так: «Что ж, вижу, я дошла до конца страницы, так что лучше я на этом и завершу. Твоя Кэти». Поначалу Сэндс на них даже отвечал, всякий раз очень кратко. Надеялся, что хотя бы не холодно. Но больше не знал, что сказать. Сама природа их связи, вполне ясная в разгар отношений, сделалась теперь таинственной.

Когда заходит речь о противопоставлении между наличием выбора и отсутствием какой-либо свободы воли – вот здесь-то он и проступает так ярко, насколько это возможно. Ты, Америка, твои войска развязали здесь войну по собственному выбору. У твоего противника выбора нет. Он родился в стране, в которой идёт война.

Или, может быть, всё не так просто – США против Северного Вьетнама: нет, это молодые ребята, которым навязали войну сверху, против тех, кто выбрал войну по доброй воле, умирающие солдаты против теоретиков, догматиков и полководцев.

Дальше шли другие неуклюжие рассуждения, а Сэндс давно уже потерял терпение, необходимое, чтобы в них вникать. Хотелось бы ей видеть бюст Ленина у дверей каждой общеобразовательной школы? Видеть, как в ходе какой-нибудь кощунственной церемонии сносят статую Свободы? Конечно же да. И ему импонировало такое упорство в заблуждениях. Сэндса всегда тянуло на язвительных, близоруких, смышлёных женщин. Женщин, остроумных и печальных с самого рождения. Вот это вот сочетание агрессии и мольбы о прощении в её выражении лица. Добрые карие глаза.

Помнишь, ты спросил меня про место в Библии, где утверждается, что на земле существует много разных служб, а я сказала, что это вряд ли? Ты был прав – это из Первого послания к Коринфянам 12:6 и т. д. «И служения различны, а Господь один и тот же; и действия различны, а Бог один и тот же, производящий всё во всех».

Такая мысль должна понравиться секретному агенту вроде тебя (до сих пор не верю, что ты работаешь в «Дель-Монте»)! Если хочешь считать, будто различные ангельские канцелярии, так сказать, ведают разными частями представления, играющегося